| |
В едином механизме царят одни и те же законы. Поэтому схема мировой гармонии -
простая схема. О простоте мироздания говорили и Галилей, и Кеплер, и Ньютон, и
философы-рационалнсты XVII в. Этот простой мир, в котором нет ничего, кроме
взаимно смещающихся и взаимодействующих тел, казался Спинозе и другим
рационалистам прообразом и основой моральной и эстетической гармонии. XVII век
ощущал красоту этого простого, постигаемого разумом, упорядоченного каузальной
связью объективного мира. "И вот мы в мире, исполненном умопостигаемой красоты",
- писал Мальбранш.
Рационализм XVIII в. поставил все точки над "и"; он вывел идею суверенности
разума за рамки отвлеченной мысли и внес ее в общественное самосознание. XVIII
столетие было веком Разума, не рационалистической научной и философской мысли,
а
разума, воплотившегося в действие. Идеи Руссо, Вольтера и энциклопедистов дошли
до Эйнштейна как бы растворенными в окружающем воздухе, в виде атмосферы
свободомыслия, которая существовала везде в Европе, а в южной Германии больше,
чем в других, северных и восточных, ее частях. Что же касается научной мысли
XVIII в., то, например, строгая и изящная "Аналитическая механика" Лагранжа
произвела на Эйнштейна большее впечатление, чем шедевры общественно-философской
мысли XVIII в.
419
В науке XVIII в. существовало представление о разуме, нашедшем, наконец,
окончательное и абсолютно точное решение вопросов, поставленных перед ним
природой. Напротив, итоги и стиль науки XIX в. внушили Эйнштейну убеждения в
бесконечной сложности бытия. Из двух форм рационализма, из двух форм апофеоза
разума - 1) разум достиг окончательного, точного познания природы и 2) разум
бесконечно приближается ко все более точному представлению о природе - Эйнштейн
склонялся ко второй форме. Поэтому он в своих философских симпатиях восходил от
XVIII в. к мировоззрению Спинозы, в котором рационализм еще не был связан с
якобы окончательным решением загадок бытия. Рационализм Эйнштейна включал
представление о противоречивости, сложности и парадоксальности бытия и о
познании мира, последовательно решающем все более сложные загадки. Но их
решение
- в этом Эйнштейн был убежден - находит в мироздании простую в своей основе
гармонию. При всей сложности закономерностей бытия они не хаотичны, а образуют
стройную систему и восходят к наиболее глубоким и общим единым законам,
управляющим миром.
Как назвать эту объективную гармонию мира? Эйнштейн знал ее рациональное
название. Он говорил о единой, охватывающей все мироздание каузальной связи. Но
Эйнштейн был слишком далек от боевых антиклерикальных традиций рационализма
XVIII в., чтобы слова "бог" и "религия" стали для него одиозными и не мелькали
на страницах литературного и эпистолярного наследства Эйнштейна.
Не следует думать, что в этих словах выражается какое-либо отступление от
атеизма. Когда слово "бог" слетало с уст Эйнштейна, оно чаще всего
произносилось
с несколько фамильярным и даже ироническим оттенком.
В бытность в Праге Эйнштейн, к своему огорчению, должен был посылать детей в
школу с преподаванием закона божьего. "Дети, - смеялся он, - в конце концов
начинают думать, что бог - это газообразное позвоночное" [3].
3 Frank, 281.
420
Как-то в Принстоне Эйнштейн, жалуясь на предписанную ему диету, сказал: "Черт
позаботился, чтобы мы были наказаны за всякое удовольствие". На вопрос
собеседника, почему он но приписывает это богу, Эйнштейн ответил: "Между ними
разница только в знаке: один с плюсом, другой с минусом" [4].
Леопольд Инфельд вспоминает, как па его вопрос, будут ли они с Эйнштейном
работать в воскресенье, Эйнштейн, смеясь, сказал: "Бог тоже не отдыхает в
воскресенье".
Выше, в связи с эпистемологическими идеями Эйнштейна, упоминалось высеченное на
камине изречение: "Господь бог изощрен, но не злобен". Оно имеет и собственно
онтологический смысл - выражает онтологическую концепцию рационализма.
|
|
