| |
и
эпигонами. Впрочем, с последними он познакомился еще в Мюнхене - некоторые
популярные естественнонаучные книги, и в особенности бюхнеровская "Сила и
материя", были произведениями эпигонов.
413
Рассматривая творчество Эйнштейна ретроспективно, с точки зрения физических
концепций середины XX в. и прогнозов на будущее, мы считаем его завершением
большой полосы духовной жизни человечества. Эта полоса начата не только
ньютоновой механикой. Ее началом была вся рационалистическая (в самом широком
смысле) философия и наука XVII в. Читая Эйнштейна, невольно вспоминаешь строки
Галилея, Декарта, Спинозы, Гоббса, Ньютона - подчас сталкиваешься с
поразительным совпадением идей (поразительным в силу вероятной, а иногда
очевидной непреднамеренности); подчас видишь, как неопределенные догадки и
поиски рационалистической мысли XVII в. получают позитивную, недоступную тому
времени строгую форму. Логическая связь несомненна. Гораздо труднее обнаружить
непосредственный механизм приближения Эйнштейна к проблемам и идеям XVII -
XVIII вв. Здесь не было непосредственного детального знакомства. Из философской
литературы XVII в. Эйнштейн непосредственно знал, по всей вероятности, только
некоторые трактаты Спинозы, а с трудами великих естествоиспытателей-
рационалистов он знакомился лишь по позднейшим изложениям. Наряду с вошедшими в
философию и науку и ставшими почти анонимными идеями мыслителей XVII в.
Эйнштейн
воспринимал наследство этого века косвенным образом.
Рационализм Декарта и Спинозы оказал широкое и глубокое воздействие на стиль
мышления людей, на культуру и искусство; отпечаток рационализма сохранился, а
отчасти углубился в течение XVIII и XIX столетий. Студенты цюрихского
Политехникума и члены "Олимпии", как и вся молодежь девяностых и девятисотых
годов, иногда знали исторические истоки идей, почерпнутых из лекций, статей и
книг того времени, иногда не знали, но они оказывались наследниками
рационализма. У самого гениального из физиков этого поколения критическая мысль
была настолько острой и глубокой, что при чтении систематизированных и
упорядоченных трактатов
414
XIX в. из-под четкого и, казалось бы, строгого текста выступали коллизии
научной
мысли XVII в. - эпохи, когда рационалистические схемы еще не застыли в твердых
и
законченных формах. Рационализм XVII в. оставил в наследство будущему не только
позитивные ответы, но и живые противоречия (мы знаем, что их оставили второй
половине нашего столетия и концепции самого Эйнштейна), но они были написаны
как
бы симпатическими чернилами и выступали только при гениально-глубоком анализе
положительных итогов науки. Подобно Фаусту, обращающемуся во второй части
трагедии к хранящим схемы бытия таинственным "матерям", мысль Эйнштейна
возвращалась к самым коренным, исходным и общим идеям, положившим начало
рационалистической науке. Ее идеал - картина мира, в которой нет ничего помимо
взаимно движущихся и взаимодействующих тел, - был впоследствии дополнен чуждыми
или во всяком случае независимыми понятиями. В числе их находилось абсолютное
движение, отнесенное к пустоте. Эйнштейн вернулся от позднейших представлений к
исходным идеям классической рационалистической науки. Это можно было сделать
только на основе фактов, о которых ничего не могли знать ни в XVII-XVIII вв.,
ни
в первой половине XIX в.
Рационализм Галилея был связан с определенной гносеологической и онтологической
платформой. Суверенитет разума состоит не в способности его создавать стройные
и
непротиворечивые конструкции, а в способности адекватного отображения природы.
Вернее, стройность и непротиворечивость конструкций разума являются признаком
их
объективного характера, соответствия объективной реальности. Такой взгляд
основан на онтологической посылке: мир представляет собой нечто упорядоченное,
связанное и единое. У Галилея эта мысль еще не приобрела позднейшего
догматического оттенка (данная конструкция разума полностью и окончательно
соответствует истине, содержит истину в последней инстанции). Галилей говорил о
бесконечности познания. Один из исследователей его творчества пишет:
|
|
