бесконечное приближение к истине, то варианты единой теории поля продолжают и 
являются этапом того, что делает науку бессмертной в живом динамическом смысле 
этого слова.

В строках Ленина, взятых в качестве эпиграфа, говорится об объективной логике 
[11]. Логика науки развивалась, обобщалась, становилась многозначной, 
приобретала переменную валентность, включала бесконечное число оценок, 
сливалась 
с математикой, потому что она последовательно стремилась приблизиться к 
объективной логике мира. В этом смысле каждый крупный этап постижения 
объективной логики мира был модификацией той схемы логических суждений, которая 

была создана Аристотелем. Бессмертная заслуга Аристотеля - так Гегель назвал 
создание этой схемы - была бессмертной не потому, что она сохранилась навеки, а 

потому, что она была исходным пунктом последующих модификаций. Здесь нет 
надобности описывать эволюцию логики, связанную с переходом от перипатетической 

физики к классической науке, затем к теории относительности и к квантовой 
механике [12]. Заметим только, что единая теория поля - ее современный 
эквивалент - создающаяся сейчас теория элементарных частиц - расширяют и 
обобщают логические и логико-математические алгоритмы. В этом и состоит 
лапласовское "углубление разума в самого себя", которое всё больше становится 
условием "продвижения разума вперед".

10 Ленин В П. Поли. собр. сот., т. 29. с. 346.
11 Там же, с. 326.
12 См.: Кузнецов Б. Г. Пути развития квантово-релятивистской логики. - Труды 
Института истории естествознания и техники Академии наук СССР, т. XXII, 1959.

412














Эйнштейн и Декарт

Если мы хотим приписать движению природу, которую можно было бы рассматривать в 

отдельности, безотносительно к другим вещам, то в случае перемещения двух 
смежных тел - одного в одну сторону, другого в другую, в силу чего тела взаимно 

отделяются, - мы не затруднимся сказать, что в одном теле столько же движения, 
сколько в другом.
Декарт

Когда мы проводим параллели между мировоззрением и творчеством Эйнштейна и 
идеями других мыслителей, то сближения и противопоставления относятся не только 

и даже не столько к логически замкнутым системам позитивных концепций. В 
частности, параллель "Эйнштейн - Декарт" соединяет не только и не столько 
системы мыслителей XVII и XX вв., сколько характерные для обеих систем 
внутренние коллизии. Сопоставление помогает найти такую коллизию в 
картезианстве 
и, более того, в классическом рационализме XVII в. в целом, а у Эйнштейна ее не 

нужно искать, она высказана в явной форме, и сопоставление позволяет лишь 
конкретней и ясней увидеть основную коллизию в творчестве Эйнштейна. Она 
начинает напоминать коллизию классического рационализма: первоначальную 
геометризацию природы, затем ощущение опустошенного, математизированного мира и,
 
наконец, поиски нематематических, собственно физических определений бытия.

Возьмем первую часть этой триады - апологию разума, ищущего и находящего в 
природе ясную каузальную гармонию. В отрочестве Эйнштейн не знал, разумеется, о 

философии, провозгласившей суверенитет разума, но он столкнулся с культурными 
веяниями, сопровождавшими освобождение разума от церковного авторитета. В 
студенческие годы и в бернском кружке ("академия Олимпия") он познакомился с 
классиками рационалистической философии, их предшественниками, последователями