Через два года Эйнштейн вновь писал Мюзаму:

"Быть может, мне суждено еще узнать, вправе ли я верить в свои уравнения Это не 

более чем надежда, потому что каждый вариант связан с большими математическими 
трудностями. Я вам долго не писал, несмотря на муки совести и добрую волю, 
потому что математические мучения держат меня в безжалостных тисках и я не могу 

вырваться, никуда не хожу и сберегаю время, откладывая все ad colendas graecas. 

Как видите, я превратился в скрягу. В минуты просветления я сознаю, что эта 
жадность по отношению ко времени порочна и глупа" [2].

1 Helle Zeit, 50-51.
2 Ibid., 51.


В 1953 г. Эйнштейн на пресс-конференции, устроенной в связи с его 74-летием, 
говорил:

"Как только была завершена общая теория относительности, т.е. в 1916 г., 
появилась новая проблема, состоявшая в следующем. Общая теория относительности 
весьма естественно приводит к теории гравитационного поля, но не позволяет 
найти 
релятивистскую теорию для любого поля. С тех пор я стремился найти наиболее 
естественное релятивистское обобщение закона тяготения, надеясь, что обобщенный 

закон будет общей теорией поля. В течение последних лет мне удалось получить 
такое обобщение, выяснить формальную сторону проблемы, найти необходимые 
уравнения. Но математические трудности не позволяют получить из этих уравнений 
выводы, сопоставимые с наблюдением. Мало надежды, что это удастся до конца моих 

дней".

Эту характеристику своих результатов Эйнштейн повторял неоднократно - вплоть до 

последнего дня жизни, когда он уже знал о близости смерти и был уверен, что 
теория останется незавершенной, ее математическая корректность не гарантирует 
физической однозначности.

347

Но Эйнштейн понимал, что дело не только в последующей математической разработке 

физической теории, в последующем преодолении математических трудностей и 
получении численных решений уравнений поля. Для Эйнштейна теория но имеет права 

называться физической, если она по включает физической идеи, допускающей 
сопоставление с наблюдениями.

Подобная идея была тесно связана с тем или иным отношением к теории микромира. 
Эйнштейн думал, что единая теория поля позволит вывести квантово-статистические 

закономерности микромира из нестатистических (управляющих не вероятностями, а 
самими фактами), более глубоких и общих закономерностей бытия. Тем самым были 
бы 
устранены и некоторые позитивистские тенденции в физике.

"Я работаю, - писал Эйнштейн Соловину в 1938 г., - со своими молодыми людьми 
над 
чрезвычайно интересной теорией, которая, надеюсь, поможет преодолеть 
современную 
мистику вероятности и отход от понятия реальности в физике..." [3]

В письме к Соловину через двенадцать лет Эйнштейн признает, что единая теория 
поля еще не может быть проверена, так как математические трудности не позволяют 

придать ей вид, допускающий однозначную оценку. Общие, философские и логические 

аргументы не убеждают физиков.

"Единая теория поля теперь уже закончена... Несмотря на весь затраченный труд, 
я 
не могу ее проверить каким-либо способом. Такое положение сохранится на долгие 
годы, тем более что физики не воспринимают логических и философских аргументов" 

[4].

3 Lettres a Solovine, 75.