Но здесь аналогия кончается. Квантовая механика не была ни субъективной, ни 
объективной трагедией Эйнштейна. Прежде всего для Эйнштейна восстановление 
разорванной "связи времен", т.е. устранение ньютоновых абсолютов и лоренцова 
эфира не могло быть однократным актом, приводящим к тысячелетнему царству 
обретенной, наконец, окончательной истины. Как уже говорилось, специальная 
теория относительности в большей степени, чем все предшествующие физические 
теории, разрушила не только ньютоновы догмы, но и дух догматизма в целом. Затем 

Эйнштейну принадлежала идея фотонов, т.е. исток теории, приписывающей частицам 
волновые свойства, а волнам - корпускулярные. Наконец, Эйнштейн по существу 
связывал критику квантовой механики с перспективой дальнейшего развития физики, 

а не с попятным движением к классическим представлениям.

На этом тезисе мы уже останавливались. Эйнштейн весьма органически перешел в 
конце жизни от признания принципа Маха универсальным принципом природы к 
отрицанию его универсальности. Он говорил об ограниченности не только 
ньютоновой 
механики, но и всех теорий такого же типа, как и ньютонова. Создание новой 
теории, выходящей за рамки "классического идеала", не было субъективной 
трагедией для мыслителя, в такой большой мере приблизившего физику к этому 
идеалу. Когда физика пошла дальше, Эйнштейн не ощущал ее движение как крах 
мировой гармонии. В начале этой книги была сделана попытка очертить широкий и 
подвижный рационализм Эйнштейна. Этому живому, не претендующему на последнее 
слово, рационалистическому мировоззрению чужда трагедия оставленных позиций. 
Поэтому квантовая механика не была для Эйнштейна субъективной трагедией.

345

Она не была и объективной трагедией его идей, потому что объективным источником 

усложнения картины мира, выводящего ее за рамки "классического идеала", было 
последовательное и вполне органическое развитие концепций Эйнштейна.

Органическое, но совсем не идиллическое. Если у Эйнштейна не было трагедии 
оставленных позиций, то у него была трагедия недостигнутых позиций. Не 
"последних", "окончательных" и т.д., а ближайших, уже видимых, уже необходимых. 

Мы знаем, что поиски единой теории поля в двадцатые годы не приводили к 
физически однозначным и физически содержательным результатам. Вейль рассказывал,
 
что в Принстоне в тридцатые годы Эйнштейн храбро встречал неудачи и произносил: 

"Ну вот, я опять сбился с пути", так же весело, как и фразы об успехах. 
Действительно, Эйнштейна не обескураживала каждая неудача, но он тяжело 
переживал неуверенность в достижении общего замысла - построения единой теории 
поля.

Эта неуверенность не раз высказывалась в весьма эйнштейновской, мягкой и 
иронической форме. В одной из первых глав этой книги упомянута надпись в 
принстонском институте: "Бог изощрен, но не злонамерен". Но, прощаясь в 
Принстоне с Вейлем, Эйнштейн сказал ему: "А может быть, он все-таки немного 
злонамерен?"

"Бог не злонамерен" означало для Эйнштейна не только существование мировой 
гармонии и не только необходимость и принципиальную достижимость единой теории 
поля. В этом Эйнштейн не сомневался. Но приведенное изречение означало также, 
что гармония бытия может быть выражена в точных геометрических соотношениях. И 
здесь у Эйнштейна появлялось ощущение величайшей трудности определения 
указанных 
соотношений: "А может быть, он все-таки немного злонамерен?"

Этой злонамеренности во всяком случае хватало, чтобы Эйнштейн мог сомневаться в 

том, что ему удастся увидеть решение проблемы Чем дальше, тем слабее 
становилась 
эта надежда и тем энергичнее работал Эйнштейн. Весной 1942 г. он писал своему 
другу Гансу Мюзаму (старому врачу, парализованному и лежавшему в то время в 
Хайфе):

346

"Я стал одиноким старым бобылем, известным главным образом тем, что обхожусь 
без 
носков. Но работаю я еще фанатичнее, чем раньше, и лелею надежду разрешить уже 
старую для меня проблему единого физического поля. Это напоминает воздушный 
корабль, на котором витаешь в небесах, но неясно представляешь себе, как 
опуститься на землю... Быть может, удастся дожить до лучшего времени и на 
мгновенье увидеть нечто вроде обетованной земли..." '