1 Гессе Г. Игра в бисер. М., 1969, с. 37. Курсив наш. - Б. К.

337

Действительно, речь идет о бытии, о комплектном, действительном бытии, 
включающем элементы в их неповторимой индивидуальности. И речь идет о свободе, 
о 
спинозовой causa libera, гарантированной нерастворимостью индивидуальных 
спонтанных акций и индивидуального колорита в жесткой диктатуре целого.

Нужно только заметить, что "машина, собранная из мертвых и не представляющих 
интереса частей", - это классическая машина. В паровой машине поведение 
отдельных молекул не представляет интереса, так как макроскопическая 
термодинамика их игнорирует, а поведение поршней, рычагов и т. п. не включает 
существенных индивидуальных отклонений. Но неклассическая машина - иная. В 
атомном реакторе судьба единичных, инициирующих нейтронов не игнорируется. Это 
еще не живое тело, но уже и не система игнорируемых элементов.

Но Гессе интересует человеческое бытие. Бытие человека и неотделимое от него 
историческое бытие человечества. В том же романе мы встречаем фразу: 
"Ограниченная свобода решений и действий превращает всемирную историю в историю 

человечества" [2]. Неограниченная свобода, т.е. отсутствие макроскопической 
упорядоченности, превратила бы историю в хаотическое множество несвязанных и 
неотделимых, отнюдь не человеческих движений, аналогичных движению молекул при 
максимальной энтропии. Неограниченное подчинение превратило бы ее в подобие 
абсолютно жесткого тела. Человеческое бытие, как и всякое бытие, включает 
тождество и нетождественность, однородность и гетерогенность, инвариантность и 
движение, трансформацию, изменение. В этом отношении Гессе находится еще во 
власти традиционных представлений, когда в своих стихах он говорит о 
недостижимости бытия:

1 Гессе Г. Игра в бисер, с. 351.


Нам в бытии отказано. Всегда
И всюду путники, в любом краю,
Все формы наполняя, как вода,
Мы путь нащупываем к бытию.
Осуществить себя! Суметь продлиться!
Вот цель, что в путь нас гонит неотступно, -
Не оглянуться, не остановиться,
А бытие все так же недоступно [3].


Но именно "путники" (опять вспоминается фотон) и обладают бытием, именно в этом 

"не остановиться" - необходимая компонента бытия. Так оно получается в свете 
гераклитовой версии бытия, торжествующей над парменидовой версией в 
последовательном развитии науки и философии. Эйнштейн исходил из гераклитовой 
версии бытия, для него тождественность и нетождественность были необходимыми 
компонентами мира, без которых бытие мира становится иллюзорным. Такая точка 
зрения вытекает из самых фундаментальных гносеологических позиций Эйнштейна.


Эйнштейн - рационалист, прямой преемник великих корифеев классического 
рационализма XVII в., преемник Декарта и Спинозы. В четвертой части этой книги 
логическая связь идей Эйнштейна с рационализмом XVII в. будет обсуждена 
подробней. Но уже сейчас следует подчеркнуть, что классический рационализм XVII 

в., как и его исторические истоки, приобретают новую, нетрадиционную окраску в 
свете современной науки, в квантово-релятивистской ретроспекции [4]. В своей 
эволюции в сторону науки, в своей трансформации в науку классический 
рационализм 
обнаруживал все более отчетливый эмпирический аккомпанемент, без которого 
рационализм не мог стать учением о бытии. Этот аккомпанемент, 
свидетельствовавший, что рациональное познание мира теряет смысл без 
противоположного полюса - эмпирического постижения реальности, теснейшим 
образом 
связан с индивидуализирующей функцией разума, с поисками нетождественного, 
неповторного, локального.

3 Там же, с. 419.
4 См.: Кузнецов Б. Г. Разум и бытие. Этюды о классическом рационализме и 
неклассической науке. М., 1972.


Такая индивидуализирующая функция разума реализуется в эксперименте. Особенно в