а с поворотами науки, каким был научный подвиг Ньютона в XVII столетии и подвиг 

Эйнштейна в XX столетии.

С этой точки зрения понятна фраза Эйнштейна об эмоциональном и моральном 
аффекте 
науки в дальнейшей беседе с Мэрфи: "Всеобщий интерес к научной теории вовлек в 
игру высшие сферы духовной деятельности, что не может не иметь огромного 
значения для морального исцеления человечества".

332

Наука способствует реализации моральных идеалов своими прикладными результатами 

и демонстрацией рациональной природы этих идеалов. В предисловии к книге Франка 

Эйнштейн пишет, что "научная констатация фактов и соотношений не может 
диктовать 
этические нормы". Дальше он продолжает: "Однако с помощью логического мышления 
и 
эмпирических знаний этические нормы можно сделать рациональными и 
непротиворечивыми". Такая рационалистическая трансформация связывает систему 
этических норм с исходными этическими идеалами, иначе говоря, реализует эти 
идеалы, конкретизирует их, делает их элементами преобразования жизни. В 
сознании 
человека бессмертными, остающимися в коллективном сознании человека, являются 
обращенные к другим людям, т.е. моральные, идеалы. В этом смысле бессмертный 
человек - это человек с этическим самосознанием, homo immortalis - это homo 
moralis. Но здесь сливается стремление к истине и стремление к этическому 
идеалу, в обоих случаях реальный вклад в фонд истины и в фонд этических норм, 
реальное повышение интеллектуального уровня человечества и его морального 
уровня 
сливаются в понятии труда. Homo immortalis - это трудящийся человек, homo faber 

или создающий, конструирующий, homo construens.

Они сливаются в понятии свободного, неотчужденного труда. Труда, который 
соответствует спинозовской causa libera - свободной причине, выявлению 
спонтанной природы человека.

В сущности, в таком выявлении - глубокий смысл финала "Фауста". Фауст выступает 

здесь в роли homo faber и homo construens весьма высокого ранга - в смысле 
преобразования природы, труда, условий жизни людей. Он строит канал. И здесь 
наступает то мгновение, которое должно остановиться, потому что оно прекрасно.

Мы сейчас можем придать этой фразе: "Остановись, мгновенье, ты прекрасно!" 
смысл, который Гёте в полной мере и не вкладывал в него. Прекрасно мгновение, 
когда человек объективирует свои эмоции и мысли, когда последние приобретают в 
труде внеличное бытие. Но что значит здесь "остановись"?

Гёте имел в виду, что момент полного выявления человеческой личности we 
исчезает. Но для нас это сохранение момента, его превращение из эфемерного 
всплеска бытия в нечто длящееся обрастает большим числом самых различных 
ассоциаций. В том числе научных, физических, математических - весьма 
ньютонианских (т.е. очень далеких от Гёте) и даже эйнштейнианских.

333

Труд как выявление личности, труд, объективирующий мысли, знания, волю и эмоции 

человека и делающий их бессмертными, - это вовсе не прерогатива элиты. 
Трансформация природы и трансформация человека - непрерывный процесс, в котором 

кристаллизуются микроскопические акты. Этот процесс связан со всеми 
проявлениями 
жизни. Поэтому для Жолио символами и свидетельствами связи поколений и вечности 

жизни были столь скромные аксессуары быта ушедших людей, как отполированные 
перила, выщербленные ступени и старинный оловянный подсвечник.

Динамический характер иммортализации человека исключает игнорирование отдельной 

личности, ее растворение в потоке коллективной жизни. Уже приводившиеся строки 
Шиллера: "Смерти боишься, мечтаешь о жизни бессмертной? В целом живи!..." не 
означают такого растворения. "В целом живи!", т.е. сохраняй индивидуальность, 
сохраняй ее в индивидуальном, нетождественном другим вкладе в "целое". Здесь мы 

подходим к проблеме сохранения индивидуального и неповторимого как компоненты 
бытия и к проблеме отчуждения личного при переходе к надличному, т.е. при