бежал из нацистской тюрьмы и приехал в Принcтон. Здесь он спросил одного 
старина, почему тот в таком восторге от Эйнштейна, ничего не зная о содержании 
трудов ученого. Старик ответил: "Когда я думаю о профессоре Эйнштейне, у меня 
появляется такое чувство, будто я уже не одинок".
Л. Инфелъд

В апреле 1955 г. во время визита Коэна Эйнштейн чувствовал себя хорошо. Через 
несколько дней один из принстонских друзей (Коэн, который рассказывает об этом, 

не называет его имени) пошел вместе с Эйнштейном в больницу навестить Марго, 
болевшую ревматизмом. После этого они совершили большую прогулку, во время 
которой говорили о смерти. Друг Эйнштейна привел какое-то изречение на тему: 
чем 
является смерть для человека. "А также облегчением", - добавил Эйнштейн.


Это не было чем-либо новым. Эйнштейн любил жизнь и вместе с тем уже несколькими 

годами ранее закончил письмо Соловину словами: "умереть - тоже не так плохо" 
[1]. Это не равнодушие к жизни, это высшая любовь к жизни, заполненной 
"внеличным", это отношение к жизни, близкое к эллинской гармонии, но 
принадлежащее веку самых важных "внеличных" задач, какие когда-либо знало 
человечество.
1 Lettres a Solovine, 71.


Через неделю, 13 апреля, Эйнштейн почувствовал себя плохо, он испытывал сильную 

боль в правой стороне живота. Врачи определили аневризму аорты и предложили 
операцию. Эйнштейн отказался.

Силы его таяли. В воскресенье 17 апреля Эйнштейн почувствовал себя немного 
лучше. К нему пришел Ганс-Альберт. Эйнштейн говорил с сыном и, в частности, 
жаловался на трудность построенная математического аппарата единой теории поля. 

Это было, как мы теперь знаем, выражением не временных затруднений, а 
фундаментальной и глубоко драматической особенности творческого пути Эйнштейна.

299

Эйнштейн лежал в той же больнице, в которой находилась Марго. Вечером 17 апреля 

Марго подвезли на креоле к кровати Эйнштейна. Он чувствовал себя хорошо, 
поговорил с Марго и расстался с ней. Эллен Дюкас ушла из больницы еще раньше. 
Ночью, в начале второго часа, сиделка мисс Розсел заметила, что Эйнштейн тяжело 

дышит во сне. Она хотела позвать врача, направилась к двери, но услышала, как 
Эйнштейн произнес несколько слов по-немецки. Сиделка не поняла их, но подошла к 

постели. В этот момент - было двадцать пять минут второго - Эйнштейн умер. 
Вскрытие обнаружило кровоизлияние из аорты в брюшную полость.

Завещание Эйнштейна было уже известно. Он просил не допускать религиозных 
обрядов и никаких официальных церемоний. По его желанию, даже время и место 
похорон не были сообщены никому, кроме нескольких ближайших друзей, которые 
проводили тело Эйнштейна в крематорий. Пепел развеяли в воздухе.

Впечатление, которое произвела смерть Эйнштейна на человечество, позволяет 
вспомнить новеллу "Смерть Гулливера", написанную Леонидом Андреевым после 
смерти 
Льва Толстого. Когда Гулливер был жив, лилипуты слышали по ночам биение его 
сердца. Такое ощущение было у людей, пока был жив Эйнштейн. Теперь сердце 
великана замолкло. Подобное чувство появляется у людей, когда умирает крупный 
общественный деятель или гениальный писатель. Впервые так ощущалась смерть 
естествоиспытателя.

В чем же дело? Откуда это ощущение не только общей невозместимой потери, но и 
личной, индивидуальной потери, у каждого из современников Эйнштейна, хотя бы 
немного знавшего о нем?

Мне кажется, такая реакция на смерть естествоиспытателя связана с некоторыми 
фундаментальными особенностями новой эпохи. Речь идет не только о месте науки в 

современной жизни и в психологии современного человека. Речь идет о более 
широкой проблеме - о сравнительной роли разума и чувства в истории человечества,
 
о роли рационального познания мира в формировании современных моральных идеалов.


300