Неклассическая наука и проблема смерти и страха смерти

Свободный человек меньше всего думает о смерти, его мудрость в исследовании не 
смерти, а жизни.

Спиноза

Однажды некий назойливый посетитель - их у Эйнштейна всегда было достаточно - 
спросил его: "Что бы вы ответили на смертном одре на вопрос: успешной или 
напрасной была прожитая жизнь?" Эйнштейн, как обычно, не обратил внимания на 
бестактность вопроса и ответил со своей постоянной простодушной искренностью: 
"Ни на смертном одре, ни до него подобный вопрос не мог меня интересовать... Я 
ведь только крошечная частица природы" [1].

Отношение Эйнштейна к смерти запечатлено во многих воспоминаниях. В 1916 г. 
Эйнштейн заболел и его жизни угрожала опасность. Если бы не заботы Эльзы, 
непрерывно дежурившей у постели больного, Эйнштейн не выжил бы. Гедвига Борн 
(жена Макса Борна), посетив Эйнштейна во время болезни, услышала его 
рассуждение 
о смерти. Причем он говорил с таким спокойным безразличием, что Гедвиге 
показалось уместным спросить, не боится ли он смерти. "Нет, - ответил он, - я 
так слился со всем живым, что мне безразлично, где в этом бесконечном потоке 
начинается или кончается чье-либо конкретное существование" [2].

1 Helle Zeit, 87.
2 Ibid., 36.

294


Разумеется, это не было фразой. Гедвига Борн, так ценившая веселые шутки 
Эйнштейна, поняла абсолютную серьезность этих слов. Она прибавляет к словам 
Эйнштейна несколько очень глубоких замечаний. В словах Эйнштейна, говорит она, 
выразилось то слияние с людьми, к которому Эйнштейн стремился всю свою жизнь в 
поисках законов природы.

Гэдвига Борн с удивительным чутьем подходит к самой сути научного подвига 
Эйнштейна и вместе с тем к самой сути его отношения к людям. Выход в 
"надличное", интерес к объективным законам мироздания вызывал у него чувство 
слияния с Космосом, с жизнью во всех ее проявлениях, с человечеством, с людьми, 

которые в ряде поколений расширяют свои знания о природе, свою власть над 
природой и приближаются к рациональной организации человеческого общества. То, 
что казалось идущим от мысли, а не от сердца в его отношении к людям, было 
выражением абсолютной гармонии сердца и мысли. Однажды в разговоре с Инфельдом 
Эйнштейн сказал:

"Жизнь - это возбуждающее и великолепное зрелище. Она мне нравится. Но если бы 
я 
узнал, что через три часа должен умереть, это не произвело бы на меня большого 
впечатления. Я подумал бы о том, как лучше всего использовать оставшиеся три 
часа. Потом бы я сложил свои бумаги и спокойно лег, чтобы умереть" [3]. За две 
тысячи лет до Эйнштейна мыслитель, которого по прихоти судьбы считают адептом 
личного наслаждения, говорил о своем отношении к смерти. В знаменитом письме к 
Менекию Эпикур выдвинул сотни раз потом повторявшийся аргумент против страха 
смерти: пока мы существуем, смерти нет; когда смерть есть, нас нет [4]. 
Убедительную силу этого аргумента не только понимают, но и в той или иной мере 
воспринимают люди, заполнившие жизнь надличным содержанием. Сам Эпикур, умирая, 

сел в теплую ванну, потребовал неразбавленного вина и в предсмертном письме 
назвал день смерти своим самым счастливым днем, ибо он был полон воспоминаний о 

философских рассуждениях [5]. Трудно найти человека, который меньше, чем 
Эйнштейн, мог претендовать на титул эпикурейца и был бы дальше, чем Эйнштейн, 
от