женщине.
     Ее свекор доктор Кюри  обстоятельно  излагает  Мари  все трудности  той
задачи,  какую ей  предстоит взять на  себя,  но  она  слушает  рассеянно  и
отвечает только одним словом: "Попробую".
     Фраза,  некогда  сказанная   Пьером,   представлявшаяся  его  моральным
завещанием, приказом,  всплывает  в ее памяти  и определяет дальнейший  путь
Мари: "Что  бы  ни  случилось,  хотя бы  расставалась  душа  с  телом,  надо
работать".

     * * *

     Дневник Мари:

     Милый Пьер, мне предлагают принять на  себя твое наследство: твой  курс
лекций и руководство твоей лабораторией. Я согласилась. Не  знаю, хорошо  ли
это  или плохо. Ты  часто выражал желание, чтобы я  вела какой-нибудь курс в
Сорбонне. Хотелось бы по крайней мере двигать дальше наши работы. Иногда мне
кажется, что благодаря этому мне будет легче жить, а временами - что браться
за это с моей стороны безумно.

     7 мая 1906 года:

     Милый  Пьер, думаю о тебе  без  конца, до боли в голове, до  помутнения
рассудка. Не  представляю себе,  как  буду  теперь  жить, не  видя  тебя, не
улыбаясь нежному спутнику моей жизни.
     Уже два дня, как  деревья оделись листьями и наш сад похорошел. Сегодня
утром  я любовалась в нем нашими детьми. Я думала, что все это показалось бы
тебе  красивым и ты меня  позвал бы, чтобы показать  расцветшие  барвинки  и
нарциссы.  Вчера на кладбище  я  не могла никак понять  значение слов  "Пьер
Кюри", высеченных на могильном камне. Красота деревенского простора вызывала
во мне  душевную боль,  и я спустила  вуаль,  чтобы смотреть  на  все сквозь
черный креп...

     11 мая:

     Милый Пьер, я спала довольно хорошо и встала сравнительно спокойной. Но
едва  прошло каких-нибудь четверть часа, и  я  опять готова  выть  как дикий
зверь.

     14 мая:

     Миленький Пьер,  мне бы  хотелось сказать тебе,  что расцвел альпийский
ракитник и начинают цвести  глицинии, ирисы, боярышник, - все это полюбилось
бы тебе.
     Хочу сказать также  и о том, что меня назначили на  твою  кафедру и что
нашлись дураки, которые меня поздравили.
     Хочу  сказать тебе, что мне уже не  любы ни солнце, ни  цветы  - их вид
причиняет  мне страдание, я лучше  чувствую себя в пасмурную погоду,  такую,
какая была  в день твоей смерти, и  если я не возненавидела ясную погоду, то
лишь потому, что она нужна детям.

     22 мая:

     Работаю  в  лаборатории целыми днями - единственное,  что я в состоянии
делать.  Там  мне  лучше,  чем  где-либо.  Я не  представляю, что  могло  бы
порадовать меня лично, кроме, может быть, научной работы, да и  то нет; ведь
если бы я в ней преуспела, мне было бы невыносимо, что ты этого не знаешь.

     10 июня:

     Все мрачно. Житейские заботы не дают мне даже времени спокойно думать о
моем Пьере.

     * * *

     Жак Кюри  и Юзеф Склодовский  уехали из Парижа. Вскоре  и  Броня должна
ехать к мужу в их Закопанский санаторий.
     В один из  последних вечеров, оставшихся  у  двух  сестер, чтобы побыть
вместе, Мари тащит  Броню  к  себе в спальню и,  несмотря  на  летнюю  жару,
разжигает  в  камине  поленья.  Запирает  дверь  на  ключ.  Удивленная Броня
вопросительно всматривается в  лицо  Мари. Оно  еще бледнее, бескровнее, чем
обычно.  Не  говоря  ни  слова,  Мари  вытаскивает  из  шкафа  завернутый  в
непромокаемую бумагу объемистый жесткий  узел, потом садится к огню и делает
знак сестре сесть рядом. Еще раньше она положила на камин большие ножницы.
     - Броня, - говорит она шепотом, - ты должна мне помочь.
     Не  спеша  Мари разрезает бечевку,  снимает бумагу.  Пламя  золотит  ее
дрожащие  руки.  Показывается  сверток,  старательно обернутый простыней.  С
минуту  Мари колеблется,  потом развертывает  белую материю,  и  Броня  едва
удерживается  от крика ужаса:  в простыне лежит  отвратительная куча  смятой
одежды, белья  вперемешку с  засохшей грязью  и запекшейся кровью. Уже много