жестоко отомстил недостаточно раболепному чиновнику.
     После  нескольких  переездов  с   квартиры   на   квартиру  Склодовские
обосновались в доме на перекрестке Новолипской и Кармелитской улиц в угловой
квартире.  Семья  все больше и  больше  испытывала материальный  недостаток.
Преподаватель  берет  к  себе  двух-трех пансионеров,  затем  пять,  восемь,
наконец  -  десять. Всем этим мальчикам, набранным среди  своих учеников, он
дает  квартиру, питание  и  частные уроки. В  квартире  стало  шумно, как на
мельнице; пришел конец семейному уюту.
     К сожалению, необходимость  такой  меры  вызывалась не  только  потерей
места  субинспектора,   не  только  денежными  затруднениями,  связанными  с
пребыванием  его  жены на  солнечной Ривьере.  Вовлеченный своим злосчастным
шурином  в авантюрное предприятие -  товарищество по эксплуатации "чудесной"
паровой  мельницы, - Склодовский, вообще говоря, человек предусмотрительный,
на этот раз потерял, и очень быстро, все накопленные деньги - тридцать тысяч
рублей. С тех пор его терзают  сожаления, тревожит будущее, он сокрушается и
от чрезмерной щепетильности все время винит себя за то, что обездолил семью,
а дочерей лишил приданого...
     За  два года до этого несчастья,  в январе  1876 года, Маня уже узнала,
что такое горе.  Один из пансионеров, заболев тифом,  заразил  Броню и Зосю.
Страшные недели! В  одной  комнате чахоточная  мать старается сдержать  свой
кашель. В соседней - две сестры стонут и дрожат от сильного озноба.
     Это случилось  в  среду. Склодовский зашел  за Элей,  Юзефом  и Маней и
повел их  к  старшей сестре.  Зося  покоилась  в  гробу,  вся  в  белом,  со
скрещенными на груди руками. Бескровное лицо как будто улыбалось и, несмотря
на гладко остриженную голову, было удивительно красиво.
     Маня впервые встречается со смертью, впервые идет в траурной процессии,
одетая  в  мрачную черную накидку. Дома  остались  рыдающая  Броня,  которая
должна еще лежать  в  постели,  и  мать, которая не в  силах выйти из  дому,
перебираясь от окна к окну,  следит за  медленно удаляющимся по Кармелитской
улице гробом своей дочери.

     * * *

     - Пойдемте, мои  милые,  не  прямо,  а  в  обход.  Мне  надо  запастись
яблоками, пока еще не ударили морозы.
     Красивая, душевная тетя  Люця скорым шагом ведет своих племянниц  через
Саксонский сад, почти  безлюдный в ноябрьский полдень. Она пользуется каждым
предлогом,  чтобы  девочки  побольше  дышали  чистым  воздухом и  находились
подальше от квартиры, где умирает чахоточная мать. А вдруг девочки заразятся
от нее!  У  Эли вид еще хороший. Но Маня уж очень бледная, да и вся какая-то
понурая...
     Пройдя  сад,  вся  троица  попадает в тот квартал,  где родилась  Маня.
Здесь, в Старом Място, улицы гораздо занимательнее, чем  в новом городе.  На
скатах высоких крыш лежит  пушистый  свежий снег, а серые  фасады  небольших
домов привлекают глаз многообразием рельефного орнамента:  тут и изображения
святых, и  всякие  карнизы, а  среди  них -  силуэты животных, играющих роль
вывесок для разных лавочек, гостиниц и трактиров.
     В морозном  воздухе  звонко  перекликаются  церковные колокола.  А сами
церкви  напоминают о детстве  Мани. Вот  костел Святой  Марии, где  крестили
Маню;  а вон  храм доминиканского монастыря, где Маня впервые причащалась, -
день,  памятный  клятвой  Мани  и двоюродной  сестры  Хенрики,  давших  обет
проглотить священную  облатку, не прикасаясь  к ней  зубами.  А вон и костел
Святого  Павла,  куда  ходили  девочки по воскресеньям  слушать проповедь на
немецком языке.
     Да  и  пустая, подвластная ветрам площадь в Новом Място хорошо  знакома
Мане. Семья Склодовских жила на ней целый  год после выезда из гимназической
квартиры.  Каждый день утром Маня, ее мать и сестры ходили в  часовню Божьей
матери,  в это причудливое  и  очаровательное  здание с  квадратной  башней,
сложенное  уступами  из  красноватого источенного  веками  камня,  с  косыми
контрфорсами, цеплявшимися за верхний гребень, который высится над Вислой.
     Тетя Люця  делает знак  девочкам,  предлагая зайти в  знакомую часовню.
Маня  проходит  за  толстую  готическую  дверь и, сделав несколько  шагов  в
сумрачную глубь часовни, с  трепетом опускается на колени. Как горько прийти
теперь сюда без  Зоси,  уже  не существующей  на свете, и без матери, таящей
загадку и, видимо, забытой Божьим милосердием!
     Но, веря в Бога, Маня возносит  свою мольбу к его престолу.  В отчаянии
за мать она горячо просит Иисуса даровать жизнь существу, самому дорогому ей
на свете, а взамен этой жизни предлагает Богу свою жизнь: чтобы спасти мать,
она готова умереть.
     Преклонив колена рядом с Маней, шепчут молитвы Эля и тетя Люця.
     Все трое  выходят из часовни и по сбитым ступенькам лестницы спускаются
к реке.  Широкая  мощная Висла неприветлива  и  недовольна.  Своими  желтыми
струями  она  обходит  песчаные косы,  залегшие  палевыми  островками  среди
водоворотов,  и  бьет   в  извилистые  берега,   уставленные   купальнями  и
портомойнями. Серые прогулочные лодки, летом вовсю используемые  оживленными
компаниями веселой молодежи, теперь стоят у берега, без снастей, неподвижно.
Глубокой осенью  жизнь  кипит только  у  баржей с яблоками. Сейчас их  две -
длинные, большие остроносые  расшивы сидят в воде,  погрузившись  чуть не до
края борта.
     Хозяин,  в   бараньем  полушубке,  откидывает  охапками  солому,  чтобы