Само собой разумеется, что позже Мари узнала и  другие радости. Но даже
в часы безграничной нежности, в годы торжества и славы  никогда эта "вечная"
студентка не бывала так довольна -  скажем прямо - так горда собой, как в те
времена  нищеты  и  пламенного,  всепоглощающего  устремления.  Горда  своей
бедностью, горда своею независимой, одинокой жизнью в чужом городе.
     Там, в  своем  бедном  прибежище, работая  вечером  при свете лампы, ей
кажется, что ее собственный, еще крохотный удел  таинственно соприкасается с
жизнью высших личностей,  перед  которыми она  преклоняется, и что  она сама
становится скромным, неведомым товарищем великих ученых прошлого, так же как
она, замкнувшихся в плохо освещенных кельях; так же как она, отрешившихся от
сует  своего  времени;  так  же  как  она,  подстегивающих  свой  ум,  чтобы
перескочить через уже достигнутый рубеж знания.
     Да,  эти  четыре года,  которые  сама Мария Кюри  называла "героической
эпохой", были не самыми счастливыми в ее жизни, но, пожалуй, самыми цельными
и  совершенными  по содержанию,  самыми  близкими  к вершинам  человеческого
знания, к которым устремлялся ее взор.
     Когда ты молод, одинок и погружен в науку, можно не иметь на что жить и
жить  самой  полной жизнью.  Огромный энтузиазм придает  двадцатишестилетней
польке силу  не  обращать  внимания  на материальные  лишения.  Впоследствии
любовь,  материнство, супружеские заботы, сложность тяжелого труда изменят в
реальной жизни образ Мари. Но в ту волшебную эпоху, в эпоху наибольшей своей
бедности, она была беспечна,  как ребенок. Она витает в другом мире свободно
и  легко  и  на  всю жизнь  сохранит о нем мысль, как о единственно  чистом,
истинном.
     При таком неустойчивом  существовании  жизнь не всегда протекает ровно.
Какая-нибудь мелкая, казалось  бы,  неприятность нарушает все: непреодолимая
усталость, не слишком серьезное, но требующее ухода и лечения заболевание да
и другие  катастрофы приводят Мари в  ужас... А  то вдруг  единственная пара
ботинок  с  дырявыми подошвами  разваливается окончательно, и надо  покупать
новые. А это  значит  перекроить весь бюджет  на целые  недели, и непомерный
расход придется возместить на пище, на керосине для освещения.
     Или затянется зима, и подморозит мансарду седьмого этажа. В комнате так
холодно,  что  Мари  не  может  спать. Она  дрожит  всем  телом. Запас  угля
истощился... ну  и что ж? Разве молодая жительница Варшавы даст одолеть себя
парижской зиме? Мари зажигает лампу, раскрывает большой сундук и выкладывает
всю  одежду.  Надевает  как  можно  больше  на  себя,  залезает  в  постель,
накидывает кучей  поверх одеяла  остальное - платье и белье. А все  же очень
холодно. Мари протягивает руку, подтаскивает единственный стул, приподнимает
и кладет его на ворох платья, создавая себе смутную иллюзию чего-то тяжелого
и  теплого. Теперь  остается  только  ждать  сна,  но неподвижно,  чтобы  не
разрушить  это сложное сооружение. А в это  время вода  в кувшине постепенно
затягивается ледяной коркой.


        ¶ПЬЕР КЮРИ§

     Мари вычеркнула из программы своей жизни любовь и замужество.
     Это  не  так уж оригинально. Бедная девушка, униженная и разочарованная
первой   идиллией,   клянется   никогда   больше   не  любить.   Тем   более
студентке-славянке с ее пламенным стремлением к умственным высотам не трудно
отказаться  от шага,  ведущего зачастую девушек  к  порабощению,  счастью  и
несчастью, и посвятить себя лишь своему призванию. Во все эпохи все женщины,
горевшие  желанием  стать  великими  живописцами  или  великими музыкантами,
пренебрегали любовью и материнством.
     Мари создала себе свой мир, неумолимо требовательный  и признающий одну
страсть - к науке. Конечно, в нем находили свое место и родственные чувства,
и любовь к порабощенной отчизне. Но это все! Ничто другое не имеет значения,
не существует.  Таков  жизненный устав  двадцатишестилетней девушки, которая
одиноко живет в Париже и каждый день встречается в  Сорбонне и в лаборатории
с юными студентами.
     Ее обуревают сомнения, преследует бедность, изводит напряженная работа.
Ей  неведома праздность, чреватая опасностями. Гордость и робость  служат ей
защитой. А  также недоверие: с той поры, как  семья З.  не пожелала иметь ее
невесткой,  Мари  пришла к  убеждению,  что  бесприданницам нельзя  найти  в
мужчинах ни преданности, ни нежных чувств. Укрепив себя прекрасными теориями
и горькими воспоминаниями, она цепляется за независимость.
     Неудивительно,  что  даровитая  полька, обреченная  самой  бедностью на
уединение,  сохраняет себя для творческой работы. Но поразительно и чудесно,
что даровитый ученый,  француз, сберег себя для этой польки и подсознательно
ждал ее. Еще тогда, когда Мари жила  на Новолипской улице и  лишь мечтала об
учении в  Сорбонне, Пьер Кюри, придя как-то  домой из Сорбонны,  где  он уже
сделал  несколько  важных  физических открытий,  записал  в  своем  дневнике
печальные строки:

     ...Женщина  гораздо  больше  нас  любит  жизнь  ради  жизни,  умственно
одаренные женщины - редкость. Поэтому, если мы, увлекшись,  охваченные некой
мистической любовью, хотим пойти новой, не обычной дорогой и отдаем все наши
мысли определенной  творческой работе, которая  отдаляет нас  от окружающего
человечества,  то  нам  приходится бороться против  женщин.  Мать требует от