предстоит  большое  будущее,  она  перевернула в Варшаве  все  вверх  дном и
добилась  для Мари стипендии из Фонда Александровича,  назначаемой достойным
студентам, желающим продолжать за границей свои научные занятия.
     Шестьсот  рублей!  Пятнадцать  месяцев  жизни!   Самой   Мари,  умевшей
заботиться только  о  других,  никогда не пришло  бы в голову хлопотать ради
себя об этой  помощи, а  главное  -  не  хватило  бы смелости.  Ослепленная,
очарованная счастьем, она летит в Париж!
     Мари - Юзефу, 15 сентября 1893 года (из Парижа):

     ...Я  уже сняла  комнату  на  седьмом этаже,  на чистенькой,  приличной
улице, которая мне очень  нравится. Скажи папе, что там, где  я должна  была
поселиться,  нет ни  одной свободной комнаты и  что я очень довольна  снятой
мною:  окно затворяется  плотно,  и когда я  все устрою, то  в ней  не будет
холодно,  тем  более,  что пол не каменный, а паркетный. Сравнительно с моей
прошлогодней комнатой - это прямо дворец. Стоит она сто восемьдесят  франков
в год, следовательно,  на шестьдесят франков дешевле той, какую рекомендовал
мне папа.
     Надо ли говорить, как  я безумно  рада возвращению в  Париж.  Мне  было
тяжко расставаться с  папой, но я  видела,  что  он здоров, оживлен и  может
обойтись без меня, особенно когда и ты живешь в Варшаве. А я ставлю на карту
всю  мою жизнь... Поэтому мне показалось, что я могу еще  остаться здесь без
угрызений совести.
     Я вплотную  засела за математику, чтобы быть на должной высоте к началу
лекций. Три раза  в неделю  по утрам  я даю уроки одной подруге-француженке,
так как  она  готовится к  экзамену, какой я уже  сдала. Скажи  папе,  что я
привыкаю к своей работе,  что она меня  не утомляет  так, как раньше, и я не
собираюсь ее бросать.
     Сегодня я начинаю устраивать свой новый уголок - бедно, конечно, но что
же делать? Приходится делать все самой, а иначе чересчур дорого. Я приведу в
порядок  мою мебель,  вернее, то, что  я  так пышно  именую,  а  все, вместе
взятое, стоит франков двадцать.
     На  днях  напишу  письмо  Юзефу Богускому, чтобы  он  сообщил  о  своей
лаборатории. От этого зависит мой род занятий в будущем.

     Мари - Юзефу, 18 марта 1894 года:

     ...Я  затрудняюсь  описать  тебе  подробно  мою  жизнь,  настолько  она
однообразна и, в сущности, малоинтересна. Но я не томлюсь ее бесцветностью и
жалею только об одном: что дни так коротки  и летят так  быстро.  Никогда не
замечаешь того, что сделано,  а видишь только то,  что остается совершить, и
если не любить свою работу, то можно потерять мужество...
     Мне бы хотелось, чтобы ты защитил докторскую диссертацию... Жизнь,  как
видно, не дается никому из нас легко. Ну, что ж, надо иметь настойчивость, а
главное - уверенность в себе. Надо верить, что  ты на что-то годен, и  этого
"что-то" нужно достигнуть во что бы то ни стало. Быть может, все обернется к
лучшему - именно тогда, когда ждешь этого меньше всего...

     Чудесная стипендия Александровича! Мари старается любым путем растянуть
эти шестьсот рублей, чтобы остаться  подольше в раю лабораторий и лекционных
залов.  Через  несколько  лет Мари выкроит шестьсот рублей из своего первого
заработка  за технологическую  работу,  заказанную  ей  Обществом  поощрения
национальной    промышленности,   и   отнесет   их   в   секретариат   Фонда
Александровича,  ошеломив  весь  комитет небывалым  в его  истории возвратом
ссуды.
     Мари  приняла стипендию как знак доверия,  как залог чести. По  прямоте
своей души она считала бы бесчестным задержать чуть дольше  деньги,  которые
сейчас же могут стать якорем спасения для другой бедной девушки.

     * * *

     Когда  я  перечитывала  написанную  по-польски  поэму моей матери о тех
временах, когда  я вспоминала, как она  рассказывала о  себе  - с  улыбкой и
юмористическими замечаниями, когда смотрела  на портрет, что был особенно ей
мил: маленькую фотографию студентки с волевым подбородком и смелым взглядом,
-  я чувствовала, что ни в какие времена  она  не  переставала любить больше
всего именно этот кипучий и тяжелый период своей жизни.

     Как жестоко протекает юность женщины-студентки.
     Когда вокруг нее другая молодежь все с новым увлечением
     Стремится жадно к новым для них доступным развлечениям!
     И все же одинокая, безвестная студентка живет счастливо в своей келье,
     Где действует то пламенное рвенье, что расширяет душу без конца.
     Но пролетают и эти благие времена,
     Приходится сказать "прощай" миру науки,
     Чтоб отправляться в мир борьбы за хлеб
     По серому проселку нашей жизни.
     Как часто, истомленная путем, ее душа
     Летит в тот милый сердцу угол,
     Где обитал когда-то молчаливый труд
     И где остался целый мир воспоминаний.