грамоту,  вдруг  с  яростью отшвыривают  азбуку.  Но  Маня с крестьянским же
упорством продолжает свою работу.
     Спустя сорок лет она напишет:

     Литература  меня  интересовала  в  такой же  степени,  как социология и
точные  науки. Но за  эти  несколько лет работы, когда я пыталась определить
свои  действительные  склонности,  в  конце концов я  избрала  математику  и
физику.
     Мои  одинокие занятия сопровождались  многими досадными  затруднениями.
Образование,  полученное  мной в  гимназии,  оказалось крайне  недостаточным
-гораздо ниже знаний, требуемых во  Франции для получения степени бакалавра.
Я  попыталась  их  восполнить  из  книг,  взятых  наудачу. Такой способ  был
малопродуктивен. Тем не менее я привыкла самостоятельно работать  и накопила
некоторое количество познаний, которые впоследствии мне пригодились...

     Вот  как  описывает Маня Хенрике  в письме  из Щук свой рабочий день  в
декабре 1886 года:

     При всех моих обязанностях  у меня бывают дни, когда я занята все время
с восьми утра до половины двенадцатого, а затем с двух до половины восьмого.
В перерыве - с половины двенадцатого до двух - прогулка и завтрак. После чая
мы с  Андзей читаем, если  она в благоразумном  настроении, если же  нет, то
болтаем или я принимаюсь  за рукоделие, впрочем,  с  ним  не расстаюсь и  на
уроках. С девяти  вечера я погружаюсь в свои книги и работаю, если, конечно,
не помешает какое-нибудь непредвиденное обстоятельство.
     Я приучила себя вставать в шесть утра, чтобы  работать для себя больше,
но  это не всегда мне удается.  В настоящее  время здесь гостит очень  милый
старичок, крестный  отец Андзи,  и  для развлечения его  я  должна была,  по
просьбе  пани  З.,  уговорить  его,  чтоб  он учил  меня  играть в  шахматы.
Приходится бывать четвертым партнером и в карточной игре, а все это отрывает
меня от книг.
     В данное время я читаю:  1) физику  Даниэля,  2) социологию Спенсера во
французском переводе, 3) курс  анатомии  и  физиологии  Поля Бера в  русском
переводе.
     Я читаю  сразу  несколько книг: последовательное изучение какого-нибудь
одного предмета может утомить мой мозг, уже достаточно  нагруженный. Когда я
чувствую  себя совершенно неспособной  читать книгу  плодотворно, я  начинаю
решать  алгебраические и  тригонометрические  задачи,  так как они не терпят
погрешностей внимания и мобилизуют ум.
     Бедняжка Броня  пишет, что экзамены даются ей с большим трудом, что она
много работает, а состояние ее здоровья внушает опасения.
     Каковы мои планы на будущее? Они отсутствуют,  или, вернее  говоря, они
есть, но  до такой степени  незатейливы и просты, что  и  говорить о них нет
смысла: выпутаться из своего положения, насколько я смогу, а если  не смогу,
то проститься  со здешним миром - потеря невелика,  а сожалеть обо мне будут
так же недолго, как и о других людях.
     В  настоящее  время  никаких  иных  перспектив  у  меня   нет.  Кое-кто
высказывает мысль, что, несмотря на все, мне надо переболеть той лихорадкой,
которую зовут любовью.  Но это совсем не входит в мои планы. Если когда-то у
меня и были другие планы, то я их погребла,  замкнула, запечатала и позабыла
-  тебе хорошо известно, что  стены  всегда оказываются крепче лбов, которые
пытаются пробить их...

     * * *

     Эти смутные намеки на самоубийство, разочарование, скептическая фраза о
любви требуют разъяснений.
     Разъяснение само по  себе простое,  очень  обычное.  Его можно  назвать
"Роман бедной  молодой  девушки".  Во  многих сентиментальных  произведениях
описываются положения такого же характера.
     Все началось с  того,  что Маня Склодовская  похорошела. В  ней еще нет
духовной  тонкости,  какая  обнаружится в  ее портретах  несколькими  годами
позже.   Но  прежняя  толстощекая   девчушка  стала   грациозной   девушкой.
Восхитительные волосы и кожа. Тонкие щиколотки  и красивые запястья. Правда,
лицо  ее  не  отличается правильностью черт  и  далеко  от  совершенства, но
обращает на себя внимание  волевым складом рта  и глубоко посаженными серыми
глазами,  которые  все  же  кажутся  большими  благодаря  поразительной силе
взгляда.
     Когда  старший сын  З.,  Казимеж,  вернулся из Варшавы  в  Щуки,  чтобы
провести  праздничные дни,  а  затем и летние каникулы в родном доме, он там
застал  молодую  гувернантку,  умевшую отлично танцевать,  грести, бегать на
коньках,  умную, хорошо воспитанную, способную сочинять стихи так же хорошо,
как править экипажем и ездить верхом, - словом, таинственную и совершенно не
похожую  ни  на  одну  из  знакомых  ему  барышень.  И  он  влюбился  в  эту
гувернантку. А под  ее революционными доктринами таилось уязвимое сердце,  и
Маня тоже увлеклась очень красивым, очень милым студентом.
     Ей не исполнилось  еще и  девятнадцати. Он  чуть  постарше. И они стали
думать о брачных узах.
     Ничто, казалось, не препятствовало их браку. Правда, Маня  была в Щуках
только "панной  Марией" - наставницей хозяйских  детей, но  она пользовалась