и навсегда,  что это  самый прелестный край  во  всем мире; что  море  здесь
синее, - да, синее,  как Средиземное море, - более синее, более приветливое,
более  разнообразное,  чем  где-либо;  что  об  этом  никогда  не   говорят,
совершенно  так  же, как  никогда не говорят о научном  даровании  известных
ларкуестийцев. Одни "филистеры" решаются лирически коснуться этой темы, да и
те быстро затихают под ледяным душем общей иронии.
     Полдень.  Море  опустело,  и  лодки,  двигаясь  Антерренским  проливом,
осторожно лавируют среди  водорослей, имеющих  вид каких-то мокрых  пастбищ.
Песни сменяются песнями, гребцы сменяются гребцами.  А вот и берег под домом
с виноградником, вот  и причал или, вернее, отмель с водорослями, которая во
время  отлива  заменяет пристань.  Мари  одной  рукой приподнимает  юбку  и,
размахивая другой рукой с сандалиями и  халатом,  бодро вязнет  по щиколотку
голыми  ногами в  пахучей черной тине, чтобы достичь твердой земли.  Если бы
какой-нибудь ларкуестиец из уважения к  ее  возрасту предложил ей помочь или
попросил  бы  разрешения нести ее мешок, то вызвал бы у нее лишь недоумение.
Здесь  никто  никому  не  помогает,  и  первая  заповедь  клана  гласит: "Не
усердствуй!"
     Моряки  расстаются, идут завтракать. В два часа они снова соберутся для
ежедневной  прогулки на "Шиповнике" -  яхте с  белыми парусами, без  которой
Ларкуест  был  бы  не  Ларкуест.  На  этот  раз  мадам  Кюри отсутствует  на
перекличке. Ее утомляет ленивое безделье  на яхте. Одна у себя в доме-маяке,
она  либо правит рукопись какой-нибудь  научной статьи,  либо,  вооружившись
садовыми  ножницами  и  лопатой,  работает  в  саду.  Из  своих  сражений  с
терновником и ежевикой она выходит в кровавых ссадинах: ноги ее исполосованы
царапинами, руки  в  земле,  исколоты  шипами. Счастье  еще, если все увечья
ограничиваются  только этим. Ирен и  Ева иногда застают свою  предприимчивую
мать  успевшей  вывихнуть  себе  лодыжку  или  наполовину  раздробить  палец
неудачным ударом молотка...
     Около шести  часов вечера  Мари  спускается к  причалу  и, искупавшись,
входит в "Виноградник" через никогда не запирающуюся дверь. У большого  окна
с видом на бухту сидит  в кресле  очень  старая, очень умная, очень красивая
женщина - мадам Марилье. Она живет в самом доме и с этого места каждый вечер
караулит  возвращение  мореплавателей.  Мари  ждет вместе  с ней,  когда  на
побледневшем   море   всплывут  позолоченные  закатом  паруса   "Шиповника".
Высадившись,  группа путешественников  поднимается по  тропинке.  Вот Ирен с
Евой в дешевых  платьицах.  У  обеих загорелые  руки, а  в волосах - красные
садовые  гвоздики,  которые   Шарль  Сеньобос   по  установившейся  традиции
преподносит  им перед выходом в море;  глаза блестят от упоения  прогулкой в
устье  Трие  или же на остров Модез, где низкая трава так и манит поиграть в
утомительные "бары". Все, даже семидесятилетний Капитан, принимают участие в
этой игре, где уже  ни докторский диплом, ни  Нобелевская  премия  не играют
никакой  роли.  Ученые  -  хорошие  бегуны  сохраняют  свой  престиж.  Менее
подвижные вынуждены сносить пренебрежительное отношение судьи, а при  обмене
пленными с ними обращаются, как с толпой рабов.
     Этот образ жизни детей и дикарей, живущих полуголыми в воде и на ветру,
заразит позднее все слои общества - и самых имущих и самых простых людей. Но
в  эти  послевоенные  годы такой  образ  жизни подвергался  злобной критике.
Опередив моду лет на пятнадцать, мы открыли прелесть жизни на море, прелесть
плавания,  солнечных  ванн,  лагерных  стоянок на  безлюдных  островах.  Нам
знакома  выдержанная нагота спортсменов, и мы мало  думаем о своих  нарядах:
купальный  костюм,  сто  раз чиненный, матросская блуза, две пары  сандалий,
два-три  ситцевых доморощенных  платья - вот и  весь  наш  гардероб. В эпоху
упадка Ларкуеста, наводненного "филистерами" и - о ужас! - лишенного поэзии,
с трескучим шумом моторных лодок, на сцену явится кокетство...

     * * *

     После обеда мадам Кюри, укутанная в пушистую пелерину пятнадцатилетней,
а то и двадцатилетней давности, прогуливается широкими шагами, взяв под руки
обеих дочерей. Три силуэта спускаются по чуть заметным в темноте тропинкам к
"Винограднику". В  большой комнате собрались в  третий раз ларкуестийцы.  За
круглым столом играют в "буквы". Мари принадлежит к числу наиболее способных
составлять сложные слова  из картонных  букв,  извлекаемых  из  мешочка. Все
оспаривают друг у друга такую партнершу, как мадам Кюри.
     Остальные  колонисты,  усевшись  вокруг  керосиновой лампы,  читают или
играют в шахматы.
     В  торжественные дни актеры-любители, они же  авторы,  исполняют  перед
"шикарной"   публикой   шарады,  забавные  песенки,   обозрения,  в  которых
прославляются  героические  события  сезона:  бурное состязание  между двумя
соперничающими  лодками; чреватая  опасностями  передвижка  огромной  скалы,
мешающей   причалу,  -  операция   большого  размаха,   успешно  проведенная
сверхревностными   исполнителями;   позорные  злодеяния   восточного  ветра;
трагикомическое    кораблекрушение;   преступления    призрачного   барсука,
обвиняемого в периодических опустошительных набегах на виноградник.
     Как передать единственное в  своем роде чарующее  впечатление от света,
песен,  ребяческого  смеха,  чудесной  тишины,  свободы  и  непринужденности
товарищеских отношений  между  младшими  и  старшими  поколениями! Эта жизнь
почти без событий, в которой один день похож на другой, оставила у Мари Кюри
и ее дочерей самые драгоценные  воспоминания.  Несмотря  на  простоту  всего
окружающего, она всегда мне будет  представляться последним  словом роскоши.