– За всех, кого нет!

– Да, хлопцы, всех так сразу не помянешь...

– Все, что могли, мы сделали, – говорит Задов, пьет и стучит кружкой об стол.

– Так, – соглашается Махно. – А с другой стороны, все, что могли, мы еще не 
сделали. Не сделали! – бешено говорит он.

12. Прощаются на улице.

– В работники всегда можно наняться, – говорит один.

– Батрачить, конечно, не сладко. Но и умирать не всегда охота.

– Потихоньку сапожничать можно, шорником, опять же.

– Да бросьте вы, хлопцы! Польша армию укрепляет, бойцы всегда нужны. Дело 
привычное. Они, говорят, солдат хорошо содержат.

– Да хто тэбэ возьме?

– Да документы всегда купить или сделать можно! А они много Украины и Беларуси 
заняли, так что украинцем польску армию не удивишь.

– А я, может, в Одессу вернусь, – говорит Задов. – Одесса большая, родни-друзей 
было много, уцелел же кто-то. Сховают. А там поглядим. А документы на 
Молдаванке куплю, уж там всегда...

12. Городок, площадь, булыжник, муниципалитет, польский красно-белый флаг с 
орлом, костел.

В душном помещении, заполненном галдящими просителями и переселенцами, Махно с 
Галей стоят в очереди к чиновнику. В руках у них заполненные заявления, на 
лицах – покорная тоска эмигрантов.

13. Кабинет, офицер за столом, Махно сидит на стуле – стандартный интерьер. 
Офицер вертит в руках заявление Махно и еще какие-то бумаги.

– Мещанин Гродненской губернии Масюк Никифор Ильин, – читает он и поднимает 
взгляд. – А вот другая версия: «Из концентрационного лагеря Фалешты для 
перемещенных лиц»... так, ладно, вот здесь: «При нелегальном переходе границы 
вел огонь по пограничной страже»... Нет, сразу вот: «Особо опасный преступник 
Махно Нестор Иван, широко известный на территории Советской России как батько 
Махно, руководитель бандитских отрядов...» Ну, короче, вы меня поняли. А вот и 
фотография, где вы с длинными волосами. Вы плохо подстрижены.

14. Махно стоит в тюремной камере под окном и смотрит сквозь решетку на луну в 
вырезах облаков. Он словно к чему-то прислушивается.

15. А в тюремной больнице рожает Галя, заходясь в крике, акушерка принимает 
младенца, шлепает, показывает изможденной Гале девочку.

16. Через несколько дней в больничной палате доброохотливая медсестра объясняет 
Гале:

– Здесь порядки свободные, не то, что ты мне рассказывала про Россию. Хватит, 
натерпелись под ними. Тем более что вы украинцы, а Украина – часть Великой 
Польши, так что вы свои, это хорошо. Я тебе твою одежду принесу, и ты на 
прогулке делай вид, что как будто на свидание к кому пришла. К женщинам 
каким-нибудь пристройся – и выходи со двора с ними. Женщина с младенцем – 
обычно даже пропуск не спрашивают на выходе.

17. Большой тюремный двор, прогулка, толчея, часовые на стенах. Галя с 
младенцем на руках подходит к Махно, он берет девочку на руки, смотрит, целует, 
качает.

Галя говорит много, быстро, негромко. Прогулка подходит к концу. Они обнимаются 
– и расстаются.

Оборачиваясь, привставая на цыпочки и маша ему, Галя с толпой женщин выходит в 
ворота. И Махно утирает слезу.

18. В огромной камере плотники сколачивают трехъярусные нары. Когда они 
отлучаются обедать, Махно хватает здоровенный брус, пристраивает на плече, в 
другую руку берет плотницкий ящик с инструментами, и идет к выходу.

Идти ему тяжело. Он пересекает двор. Двое часовых при открытой в воротах 
калитке.