| |
Свешивается часовой, щурясь.
– Золото, – говорит Галя. – Водка есть? Сало есть? – Вынимает из ушей сережки и
протягивает на ладони.
Часовой спускается и протягивает руку сквозь жидко натянутую (а куда
денутся-то?) колючую проволоку. Сзади из темноты высовывается рука и слегка
придушивает его.
Белея кальсонами, связанный и с кляпом во рту, он остается под кустом подальше.
8. Двое румынских стражников, угрюмых, деловитых и на удивление молчаливых,
дают в ухо боязливому румынскому крестьянину, выводят лошадь, запрягают в
телегу и уезжают в темноту.
9. Две телеги несутся по темной дороге со всей возможной скоростью, мягко
прыгая на песчаных колдобинах. Полтора десятка человек не могут сдержать
шуточек, держась друг за друга и понукая лошадок:
– Вот у смены будут глаза, когда его под кустом найдут!
– А шо, батько, не наведаться ли к какому боярину в гости вот так?
– В Румынии красных нет, можно и пошуровать!
– Точно! А у Ленина с Троцким еще денег взять – на мировую революцию!
10. День, лесок, овражек, костер. На деревянных вертелах жарят большие куски
мяса, жадно едят.
– Зъилы коняку... бедолага... А ничего, мягкая, молода была...
– А где Левка делся?
Из зарослей выходит Задов с бутылкой самогона:
– Выпьем за свободу, батько! Пока не за мировую, так хоть за нашу!
– Ты где горилку взял?
– Где-где. Где всегда. Добровольная реквизиция.
Махно хватает винтовку:
– Ты что, всех нас решил в тюрьму?!
– Батько! Стой! Пошутил, ну! Серебряна табакерка у меня была. Ну, поменял.
Выпить захотелось, давно тут сидим, ну!
Бутыль по кругу, выпили, закусили. Так Левка еще и табак с газеткой достал,
развернув тряпицу: тоже выменял. Задымили в блаженстве:
– Не, хлопцы, жизнь вже не кончена. Мир – он большой!
10. Ночью тихо переходят границу, пригнувшись пересекают поле, по пояс в воде
через ручей... Окрики и звук погони с румынской стороны. Гулко бьют в ту
сторону две винтовки, взятые у лагерных стражников.
– Не сунутся... Руманешти воевать не любят!
– Давай быстрей до Польши, хлопци!
Польша. Тюрьма. Побег.
11. В корчме Махно трясет кисет над ладонью, и оттуда падает последний червонец.
– Хозяин!
Гуляют махновцы последнюю гульбу.
– За то, что живы!
Встают тихо:
|
|
