комсомолки в красных косынках. Вот к коммуне съезд и гнул.

Вопрос о земле! Все бывшие помещичьи и кулацкие земли идут в собственность 
государства, и на них устраиваем сельскохозяйственные коммуны.

Стоп, туповато сказали крестьяне, услышав новость. Эти земли мы уже два года 
как поделили и пашем! Делили свои Советы, по справедливости. Поливали своим 
потом. За эту земельку кровь лили, били немцев, и офицеров, и панов, и гетмана, 
и Петлюру. Чего это – отдавать обратно государству?

А уж вот-то хрен вашему государству! – злобно сообщила вольная анархическая 
республика. Сами решаем, как жить!

В порядке симметричных политических мер в Гуляй-Поле собрался 3-й же Съезд 
Свободных Советов селянских депутатов – то есть съезд махновской республики. 
Батько сидел в президиуме. Президиум призывал прекратить матерные выступления, 
хоть бы и верные по существу.

Съезд попомнил большевикам и чрезвычайки с их расстрелами, и реквизиционные 
отряды для выгребания зерна, и диктатуру, и, короче, на резолюцию 
коммунистического съезда наложил свою: «Отказать!»

А вот это уже был бунт. И товарищи Ленин, Троцкий, Свердлов и компания стерпеть 
такого не могли.

Дыбенко прислал телеграмму, что съезд контрреволюционный.

Троцкий прислал приказ готовиться к походу на Румынию.

Нарком продовольствия с чудной фамилией Цюрупа прислал продотряды с телегами.

А вот патроны присылать как-то перестали. А они расходовались в постоянных боях 
с белыми и петлюровцами по рубежам махновской республики.




Крах: этап первый



Разведки работали хорошо. Линий фронтов как таковых не было. Люди ездили 
туда-сюда. Поезда ходили непредсказуемо, но обычно достигали пунктов назначения,
 даже в областях враждебной власти.

Деникин ударил в стык Южного фронта красных и армии Махно. И расслабившиеся 
повстанцы, оставаясь без патронов, отступали и таяли в воздухе, возвращаясь в 
облик разрозненных мирных селян. Наступление белых катилось на север могуче и 
неостановимо, как цунами.

Перед белым цунами катился мутный и жуткий вал слухов. Казнят, режут, вешают, 
насилуют! Казаки, кавказские конники, белые чехи и мстительные офицеры. 
Население снималось с нажитых мест и забивало дороги обозами со скарбом. 
Повстанческая армия задыхалась, зажатая в пробках.

Белые взяли Николаев! Екатеринослав! Харьков!

На станции, где был телеграф, Троцкий слал отчаянные и грозные телеграммы 
Махно: комдиву Махно всеми частями отходить на север! Оборонять Красную столицу 
– Харьков! Сохранять линию фронта!

На второй станции Махно телеграфировал о невозможности. На третьей – о 
несогласии повстанцев, где народ решает все. Наркомвоенмор разъярялся, и на 
четвертой станции телеграфист, обмирая и гогоча, под диктовку Махно послал 
товарищу Троцкому телеграмму затейливо матерную.

На пятой станции Троцкий объявил Махно вне закона. Как труса, дезертира, 
грабителя и нарушителя военных приказов.

И тут. И тут. И тут. Гигантский махновский табор, отбивающийся арьергардами от 
белых и кочующий на запад, пересекся с огромным красным табором, отбивающимся 
арьергардами от белых и кочумающим с южных Крыма и Одессы на север. Комдив и 
Краснознаменец № 4 Махно почти лично встретился с пересекающим его путь 
комдивом и Краснознаменцем № 2 Якиром.

Справедливость требует констатировать, что сын батрака неслабо вломил сыну 
провизора. Обоих подгоняли белые, так что разборка носила черты несколько 
суетливые. Все части красных в зоне своей досягаемости махновцы разоружали; 
желающие могли вливаться в армию повстанцев, а были красноармейцы теми же 
крестьянами, мобилизованными под страхом расстрела семей... Командиры и