нельзя – эти волки только ждут момента, чтоб ты перестал быть нужен – и 
перехватить тебе горло. Но белых бить надо, с ними договор невозможен: они за 
государство помещиков. А Петлюра ныне сам слаб: еще поглядеть, кто под кого 
пойдет.

То был огромный и важнейший край: Причерноморье, Приазовье, Новороссия, 
Донбасс!

И холодные колючие голубые глаза товарища Троцкого, столько раз описанные 
очевидцами, блестели сквозь неизменное пенсне над картой в штабном вагоне.

– Как вы смотрите на положение с черноморским побережьем, товарищ Вацетис? 
Можно ли двинуть наши части на юг от Киева, чтобы раздавить банды Григорьева?

– Тогда Петлюра возьмет Киев. А сверху нависают поляки. Средств у нас сейчас не 
хватает. – Главнокомандующий войсками республики товарищ Вацетис, еще один 
полковник бывший, кроток и уступчив.

– А если Махно бы натравить на Григорьева? Погодите-погодите...

То, что к Махно были подведены красные агенты влияния – не должно быть сомнений.
 (Вербовали быстро, угрожали без колебаний, политические платформы менялись под 
ногами быстрей, чем лошади в цирке.) Он к тебе всей правдивой душой – но в 
глубине той души взгляды могут быть коммунистические и польза пролетарская.

Итого! Договорились два великих атамана о встрече и союзе! Здесь надо понимать: 
у неразборчивого Григорьева людей и всего прочего было больше. А потому что 
дисциплины меньше, и грабить свободнее, и на твои политические взгляды плевать, 
и еврейские погромы на потеху души без ограничений, и москалей на фиг. Популизм 
полный.

Но. Авторитет Махно был выше. Вне конкуренции. Идейный. Страдал за народ. 
Раздает бедным гроши и добро. Встречался с Лениным и Кропоткиным, сам Каменев к 
нему в гости приезжал.

Н-ну: добро пожаловать! Сельцо Сеитово. Ядро отряда Григорьева и штабная сотня 
Махно. Расселись вокруг стола в хате командиры, и повели совет. Договаривались 
плоховато. Каждый тянул одеяло на себя и козырял заслугами. Махно был резок. 
Григорьев – приземистый, кряжистый, сорокалетний, увешанный амуницией, – 
медленно накалялся, сдерживаясь: за ним больше веса и силы!

– Ой, батько, батько! – как-то среди паузы сказал он, и еще не окончил фразы – 
ощутилось мгновенное нарастание тревожных движений: словно та фраза была 
сигналом.

Реакция Махно всегда была мгновенной:

– Бей атамана! – крикнул он, отпрыгивая от стола.

Сидевший напротив Григорьева махновский сотник штабной сотни Чубенко вскинул 
над столом взведенный револьвер и всадил Григорьеву пулю в лоб.

Штаб Григорьева был тут же расстрелян, конвой разоружен. Культпросвет Махно 
мигом сочинил и распространил листовку, с красочными деталями рассказывавшую, 
как Григорьев уже предался Деникину, за какие посулы и интересы, но бдительные 
бойцы разоблачили. Вот это и называется «Гражданская война»...

Печатному слову сильней всего верят неграмотные.

И то – рассудить крестьянину: какая выгода Махно убивать Григорьева? И селяне 
пошли под Махно. Пока ничово нэ трэба? И ладно. А свистнет – буду знать, кто 
батько: а еще можу и подумать тогда.

И анархическая республика вольных хлеборобов распростерлась на пол-Украины. И 
сотни тысяч бойцов – кто по домам, землю пашет да коней выпасает, а кто в строю.





Съезд и съест



И все бы хорошо, да что-то нехорошо, как прозорливо писал детсковоенный 
писатель Гайдар.

В Харькове, столице то есть Советской Украины, состоялся 3-й Всеукраинский 
Съезд Советов рабочих, стало быть, крестьянских, ну и красноармейских депутатов.
 «Наш паровоз, вперед лети, в коммуне остановка!» – спели год как образованные