дремлет, пригревшись на солнце.

Пара маленьких рук, высунувшись из куста, зажимает овце морду, чтоб не заблеяла.
 Другая пара рук ловко опрокидывает ее набок.

В балке жарят мясо на костре. Срезают, пробуют, обжигаясь.

– Надо лопату принести, – говорит Нестор.

– Зачем лопату?..

– Што, уси дурные? Шкуру да кости прикопать. Да поглубже.

– А поглубже-то зачем?

– Точно, дурные. Шоб собаки не разрыли! Савка, сбегай по-быстрому.

– Домой бы снести, старикам, – говорит Карп.

– А спросят – откуда? – вздыхает Гришка.

– Отец убьет, – сомневается Емелька.

И тут на краю балки возникает вихрастая голова:

– Эй, Махно! Там отец ваш...

И сразу делается нехорошо и тревожно.




15.



Кладбище, и крышка некрашеного гроба накрывает лицо и скрещенные руки отца. 
Стук забиваемых гвоздей; на истертых вожжах опускается гроб в яму. Падают комья 
земли, и песня возникает тихо, словно из пространства над людьми:

...Прощайте же, братья, вы честно прошли свой доблестный путь благородный...

И стоят у могилы пятеро братьев Махно, по ранжиру мал-мала младше, и с меньшего 
края Нестор. Рыдает на свежем холмике полуседая мать – и вдруг странная гримаса,
 как страшная улыбка, искажает лицо мальчика и застывает.

И бешеное пламя пляшет и бьется в его глазах.




16.



Это бьется белый огонь за дверцей вагранки. Расплавленный металл, как огненная 
патока, тягучей дугой струится в формы и застывает, теряя цвет от оранжевого к 
багровому.

Остывшие чугунные заготовки подручный клещами подхватывает из хрупкой глины и 
кидает рядком на тележку.

Эту тележку Нестор везет в дальний край цеха. Там надевает асбестовые рукавицы 
и дополняет аккуратный штабель.

Утирает пот рукавом прожженной брезентовой куртки. Жадно глотает воду из 
жестяной кружки, прикованной цепочкой к баку.

Подзатыльник:

– Опять отлыниваешь? – рявкает мастер. – Только бы прохлаждаться!

...Теперь Нестор говорит подручному формовщика:

– Больше клади, а то мастер ругается.

– Куда тебе больше?

– Давай. Вон те давай.