на подъем и привыкшего к самообеспечению и самоснабжению. Вот – все до нас 
тянутся!

О, это мог бы быть роскошный мелодраматичный сюжет из времен революции: два 
альбатроса, нашедшие друг друга в огненной буре. Но он был более идейный, и 
стал попрекать ее непринципиальностью, а она была более взбалмошная, и укоряла 
его за назидательность. И, плача скупыми слезами, эти души, созданные друг для 
друга, расстались, чтобы продолжать борьбу порознь и встретить неизбежную 
смерть в одиночку.

В серьезном бою отрядик Маруси был бы уничтожен, и она берегла своих, уводя от 
ударов: они не хотели умирать, они хотели грабить буржуев и убивать офицеров 
при надежных гарантиях победы и малого риска. Озверевший как-то батько отрядик 
расформировал, а Марусю загнал в лазарет сестрой милосердия. Этот вариант 
монастырского покаяния беззаветной борчихе мгновенно осточертел, и она вымолила 
у Махно отпустить ее с хлопцами: ведь анархия – это всем воля?

В то время белые вышибли красных из Таврии, и следом сами пошли на север. 
«Белые тылы» оказались силовым вакуумом, и Маруся порезвилась на славу в 
хлебном и теплом Северном Крыму. Пока не нарвалась на нормальную роту, 
уничтожившую ее банду. Удостоилась в симферопольской контрразведке встречи 
лично с генералом Слащевым: победоносный командир полюбопытствовал, что за 
феномен. После чего была повешена. У Слащева в тылу всегда был порядок и 
дисциплина.




Атаман Григорьев



Вы сейчас будете смеяться, но Григорьев тоже был красным комбригом. А потом – 
красным комдивом. А потом только перестал ими быть.

В Великую войну он хлебнул честного лиха, и к 17-му году выслужил офицерские 
погоны. Которые тут же и снял, потому что произошла революция (первая), и 
образовалась Центральная Социалистическая Рада. И Григорьев стал служить Раде. 
То есть под началом секретаря по военным делам Симона Петлюры.

Потом Раду сменил гетман Скоропадский, Григорьев послужил еще – и ушел к 
ставшему «авторитетным полевым командиром» Петлюре под Винницу: он был 
самостийник и не любил служить немцам.

Увы: петлюровцы грабили население и убивали найденных офицеров. Григорьев сам 
был местным, и сам был офицером, и не уважал конторщика Петлюру. А красные все 
засылали агитаторов! И обещали те агитаторы все, что хотелось слушателям. 
Агитпроп Троцкого работал хорошо. За плохую работу расстреливали. Могли и 
просто расстрелять. Для бодрости.

Красные сирены спели ему о братстве всех трудящихся и пообещали патронов 
немерено и подобающий чин. И все кивали на Махно – даже он понял и 
сотрудничает!

И григорьевская «республика» образовалась больше махновской! Его полки взяли 
Николаев, Херсон, Одессу! Вот чьи красные бойцы входили в эти города под 
красными знаменами.

Из справедливости отметим, что французские «интервенты» оттуда как раз перед 
этим смылись сами – во исполнение союзнических обязательств по версальскому 
миру. Так что «освобождать» было, в общем, и не от кого – что облегчало более 
приятные стороны освободительного процесса: повеселиться и пограбить.

Григорьеву жутко понравилось быть красным комдивом. Он никогда в жизни не жил 
так хорошо. И власти такой не имел. А жидов и умников он недолюбливал. И вообще 
стал соображать о самостийной Украине без Петлюры: и сами управимся!

Товарищ Троцкий дал разгон товарищу Антонову-Овсеенко: атамана вырастили?! И с 
ходу придумал гениальный план, традиционный и простой: полки героического 
комдива Григорьева двинуть на Запад, в Европу, в Румынию: резать бояр, 
освобождать классовых братьев, помогать молодой Венгерской революции. А мы 
получим Украину без военной силы и сопротивления. А Григорьеву в отрыве от 
родных баз ноги-руки-то руманешти быстро повыдергают. А нет – так мы поможем, 
там видно будет.

Григорьев в Румынию не пошел, а в ответ послал красных совсем в другое место. И 
объявил себя вольным атаманом.

Понятно, что Григорьев думал об отношениях с соседом по местности батькой Махно.
 А Махно о Григорьеве. Союз был бы большой силой! А красным надолго доверять