пуля, пронизывая насквозь.

Надежность бельгийского и германского оружия – непревзойденная.

Хуже с сабелькой, с шашечкой хуже. Годами учился конник владеть клинком. 
Фехтование – наука долгая. Плечо накачать, запястье разработать, связки прочней 
жгутов, и локоток оттяжки добавляет. Своей жизнью живет клинок в руке, исполняя 
ее желания. Наклонил плоскость лезвия к траектории удара, пустил руку вкруговую 
от плеча, а острие – вкруговую от рукояти, подсел в такт на стременах – в свист 
и касание разваливает кончик шашки податливое тело.

Как многие, кто мелок телом и крепок духом, впился Махно в оружие. Выезжал в 
поле, рубил лозу и тыквы, стрелял по камушкам и перешибал сучки. Быстр был, 
ловок и цепок. И команда боевиков подобралась. Мир кругом стоял такой – перерыв 
между войнами, и никто не обещал никому иного.




Немцы



Взяли зимой большевики Киев, выбили Раду из столицы: вот тебе и одни социалисты 
против других. Харьковская Красная республика покрасила Киевскую независимую.

– Они – паны, помещики! – убеждал гуляйпольцев харьковский большевистский 
комиссар. – Они хотят расколоть украинских и русских трудящихся, а украинских 
помещиков, наоборот, мирить с украинскими крестьянами – земли отдай назад и 
работай на хозяина!

– Мы всем показуем пример, – гнул свою линию Махно под одобрение прокуренного 
зала (знай нашего!). – У нас помещиков не будет. И все трудящие кругом с нас 
берут пример. И республика наша растет все шире. А диктатура пролетариата, 
партия – это не для нас. Время показывает – наша линия правильная.

– Вы ждете, покуда враг к вам в дом придет?

– Покуда это вы норовите из Питера к нам прийти. Вы зачем в Киеве? Украину 
подчинить? А по нам – пусть все живут сами по себе!

– Мы – украинским угнетенным трудящимся помочь!

– Они вас просили в Киеве тех образованных расстреливать?

И еще снег не сошел, как выкатились красные части с Украины, и малые немецкие 
гарнизоны заняли ее. Большая часть германских войск была переброшена на 
Западный фронт, а меньшая часть счастливцев ударила по курям, сметане и 
галушкам.

Гм. Южнее немцев Австро-Венгрия ввела, кроме собственно австрийцев, еще мадьяр 
(жестоких и жуликоватых). А также чехов и словаков, настроенных скорее 
миролюбиво.

М-да. Но сдавать продовольствие для нужд немцев селяне категорически не хотели. 
Там вырезали патруль, здесь ночью пощипали гарнизон – тихо началась 
партизанская война.

Немцы выкатили выговор Раде: ну?! Жратва?! Уголь, железо?! Порядок вы от нас 
получили!

Те-те-те. Осторожно оглядываясь, возвращались некоторые хозяева и помещики. И 
освобождал частично народишко полуразграбленные усадьбы. И работали пролетарии 
на заводах и в мастерских за положенную зарплату. А куда денешься?..

Хлеб, картошка, сало, гречиха. Уголь, железо. Масло коровье и подсолнечное! 
Табак! Потихоньку поехали в Германию и Австрию тоже.

Но. Да. Немцев было мало. Ночью они предпочитали не передвигаться. Запирались в 
избах и дежурили при пулемете. Перекладывая обязанности по договорному 
снабжению и порядку на самостийных воинов.

Гуляйпольский совет (теперь уже полуподпольно) постановил:

– Немцев мало, вояки они хорошие, раздражать не надо, тем более мобилизованные 
пролетарии. Разоружать, объяснять, отправлять домой. А вот киевским сборщикам 
налогов – вломить можно по полной!

О-па! Помещика пожгли. Заводчика повесили. Сборщиков налогов постреляли в 
овраге. А редким немецким разъездам махали белым флагом: вон наши пулеметы по