склеивают им кусочки газеты, обрезают отточенным ножом, химическим карандашом 
рисуют масть. Двое политических из того же хлеба лепят шахматы, добавляя в 
белые фигуры для цвета зубной порошок. Мрачный в очках читает книгу, скрестив 
ноги по-турецки. У оконной щели курильщики пускают на круг самокрутку.

Нестор держится в стороне, хмуро и спокойно переводя взгляд с одного на другого.
 Отдельный.

На косой оконной сетке-решетке иней, в замерзшем стекле продышан кружок, и 
снаружи в это окошечко видно бледное и сосредоточенное прижавшееся к решетке 
лицо Нестора. А вагон дрожит и полязгивает на стыках, бескрайние сибирские леса 
несутся мимо – заснеженные, глухие, и маленький тонкий зеленый поезд бесконечно 
прошивает тайгу, увлекаемый пыхтящим и дымящим паровозиком.




4.



Свищет ночная вьюга. Кутается в доху часовой на вышке по углу частокола 
огромных заостренных бревен.

Пылает железная печурка в бараке, жмутся к ней каторжники, огонек коптилки 
отблескивает в глазах.

– Бессрочный?

– Бессрочный, – соглашается Нестор.

– Ничо, привыкнешь. Тут тоже люди живут.

– Люди в неволе не живут.

– А что же?.. Живут, брат!

– А если живут – то уже не люди.

Высокий, худой, патлатый каторжник прилаживает на нос пенсне и издали 
пристально смотрит на Нестора.

– А ты, значит, кто? – немолодой покровительствующий каторжник все пристает к 
Нестору и начинает здеть.

– Кто ни есть – здесь не останусь.

Собеседник делает вопросительный жест – в небо?

– А ты меня туда не торопи, – нехорошо улыбается Нестор.




5.



Разз-двва... разз-двва... двуручная пила ходит тебе-мне в распиле огромной 
сосны. Укутаны каторжники, красны от мороза и работы лица.

С шелестом и гулом рушится огромный ствол, пружиня на ветвях и разбрасывая снег.
 Нестор с напарником откладывают пилу и берутся за топоры – обрубать сучья.

Поодаль в другой паре немолодой каторжник зыркает и цыкает на снег длинной 
желтой торпедой.




6.



Посреди кабинета начальника, расставив ноги в валенках, стоит Нестор с шапкой в 
руке. Начальник, сидя под портретом миловидного кроткого царя, со вкусом 
прихлебывает чай и курит папиросу:

– Я вас всех, сукиных детей, насквозь вижу. И знаешь, что я в тебе вижу?