16.



И вешают террористов военно-полевые тройки. И называют петлю «столыпинским 
галстуком». И публика в судах рукоплещет оправданным террористам. И права 
свободной личности милее всем «мыслящим людям» прав ненавистного и продажного 
государства.

И никто больше не хочет жить как сейчас. И все предчувствуют, что непрочно все, 
что грядут неслыханные перемены.




Глава вторая

Бандит будущей революции





1.



Торговец вечером закрывает свою лавочку: продевает крюк в шкворень ставня, 
торчащий в отверстии оконного косяка, вынимает выручку из кассы, задувает 
керосиновую лампу. Когда он поднимает взгляд – перед ним в темноте блестят лишь 
зубы, осклабившиеся в жуткой улыбке, и белки глаз.

Бедняга вскрикивает и бросается к двери! И там выход ему загораживает такой же 
невидимый злодей: оскал и буквально светящиеся глаза!

Бросается в сторону – и третий оскал говорит ему в лицо:

– Ты чего скачешь? Успокойся. Тихо стой, я сказал!

Стальной острый проблеск зеркально играет на уровне живота, и обмерший торговец 
судорожно втягивает воздух. Быстрые, ловкие, неласковые руки обшаривают его 
карманы, вынимают портмоне из одного кармана, аккуратный пакетик мелких жеваных 
купюр из другого, часы – из жилетного. Выдергивают из брюк ремень, сажают 
послушную жертву на стул:

– Ты шо, штанцы намочил? От робкий какой. Чи жалко так?

– Не жалко! – горячо убеждает торговец.

– От это правильно. Чаго их жалеть, гро?ши? Завтра тебе новых нанесут, верно?

Связывают ему руки позади спинки стула поплотнее, чтоб не сразу освободился. 
Рот затыкают носовым платком.

Глаза уже привыкли к темноте, и торговец различает три некрупных силуэта, 
причем лица такие же темные, как одежда, невидные в темноте, хотя кисти рук 
слабо белеют.

– Доброго здоровьичка. Тихо сиди! Не то в другий раз спалим!..

И исчезают.




2.



Лунный вечер, и трое моются у колодца.

– А не отмывается тая сажа, – жалуется один голос. – Гришка, сбегай мыло 
принеси.

Другой брат пересчитывает деньги, сбиваясь и морщась:

– Сто пятьдесят один целковый... – Вертит у носа часы: – Золотые, кажись...