что главнокомандующий внешним фронтом генерал Корнилов снял верные ему дивизии 
войск с фронта и движется на Петроград с целью ликвидации революции и ее 
завоеваний.

То было 29 августа 1917 года. К нам в Гуляй-Поле приехала анархистка из 
Александровска М. Никифорова и проводила крестьянский митинг под моим 
предводительством. Рассыльный телеграмм подал мне пакетик, в котором я прочел 
эту весть о движении генерала Корнилова. Я остановил оратора и произнес 
коротенькую речь о совершающейся казни над революцией, а затем прочел две 
телеграммы правительства и Всероссийского Исполнительного Комитета Совета 
рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов.

Весть эта произвела тяжелое впечатление на присутствующих на митинге крестьян и 
рабочих. Волнение видно было, и крестьяне и рабочие подавляли в себе, но кто-то 
крикнул из толпы: «Там льется уже кровь наших братьев, а здесь 
контрреволюционеры свободно расхаживают среди нас и смеются!» – и указано было 
на стоявшего среди крестьян и рабочих бывшего гуляй-польского полицейского 
пристава Иванова. Анархистка Никифорова соскочила с трибуны и арестовала его. В 
толпе шум и ругательства по его адресу.

Но я подскочил к Никифоровой и к Иванову, окруженным уже рядом товарищей из 
группы и Крестьянского совета, и настоял, чтобы сейчас же пристава отпустили, 
попросил его не волноваться, так как его никто не тронет, и тут же взобрался 
снова на трибуну и сказал крестьянам и рабочим, что наша борьба по защите 
революции должна начаться не с убийства бывших приставов, которые, как, 
например, Иванов, сдались без сопротивления в первые дни революции и не 
скрываются. За ними – самое большое – мы можем только наблюдать. Наша борьба 
должна выразиться в более серьезном; в чем именно, я воздержусь сейчас говорить,
 так как спешу на заседание Крестьянского совета вместе с рабочими и группой 
анархо-коммунистов, но после него обещаю сейчас же прийти сюда в сад и 
объяснить свою мысль...

Когда я пришел в совет, все были в сборе. Мы открыли заседание, в котором 
прочли телеграммы и заслушали мой доклад о том, за что нам нужно прежде всего 
взяться сейчас и через какую именно организацию. Последний вопрос был вызван 
тем, что в телеграмме ВЦИКа Советов рабочих, крестьянских, солдатских и 
казачьих депутатов предлагалось организовать на местах комитеты спасения 
революции.

Собрание выделило из своего состава этот комитет, выразив желание, чтобы он 
назывался Комитетом защиты революции, и поручило мне руководить его работой.

Мы, члены этой наспех сколоченной организации, собрались тут же и постановили 
взяться за разоружение всей буржуазии в районе и ликвидацию ее прав на 
богатства народа: на землю, фабрики, заводы, типографии, помещения театров, 
колизеев, кинематографов и других видов общественных предприятий.

Мы считали, что это единственный и верный путь и для ликвидации движения 
генерала Корнилова, и для ликвидации прав буржуазии на господство и привилегии 
над трудовыми массами.

В то время как мы устраивали объединенное заседание, а затем заседание 
выделившегося из него Комитета спасения революции (что заняло около пяти часов),
 массы трудящихся ждали, когда я освобожусь и возвращусь к ним заканчивать свою 
речь о защите революции.

Когда я наконец пришел, все члены совета группы анархо-коммунистов, кое-кто из 
рабочего профсоюза прогуливались по улицам с винтовками и простыми 
ружьями-дробовиками за плечами. Гуляйполе превращалось в военно-революционный 
лагерь.

Я вошел в ворота сада и проходной аллеей подошел к площадке, где была трибуна. 
Крестьяне и рабочие группами разошлись по саду и оживленно обменивались между 
собою мнениями о встревожившей их вести. Теперь они быстро сходились ко мне с 
возгласами: «Ну что, вы свободны уже? Можете закончить то, о чем начали 
говорить, та отi недобрi телеграммы помiшали!»

Я поднялся на трибуну беспомощный, сил не было: устал, потому что все дни ездил 
по району. Думал, в воскресенье ограничусь одним митингом в Гуляй-Поле, а потом 
отдохну. Но тревожные телеграммы (крестьяне их называли «недобрыми») дали 
работу новую.

Заканчивая свою мысль о защите революции, я пояснил, что никто, кроме них самих,
 не защитит и не разовьет ее. Революция – их прямое дело, и они должны быть ее 
смелыми носителями и истинными революционными защитниками. Сказал также, к 
какому решению мы пришли на заседании, что выделили Комитет защиты революции, и 
не только от движения генерала Корнилова, но и от Временного правительства и от 
всех, его идеям следующих социалистических партий; но что таким этот комитет 
станет только тогда, когда мы все от мала до велика скажем, что это – наше 
детище. Когда мы все вокруг него объединимся и, поскольку он окажется подлинно