Париж. Но тут она и попала в западню, из которой не было выхода. 13 февраля 
1917 года она была арестована в отеле на Елисейских полях и обвинена в 
«шпионаже и сотрудничестве с разведкой противника», «в целях поддержки его 
(военных) операций». Арест «шпионящей куртизанки» сразу же стал считаться 
большим успехом полиции, и с политической точки зрения, он, по меньшей мере, 
временно, оказался очень полезным для правительства.

С зимы 1916/17 гг. военное и экономическое положение, и, в первую очередь, 
настроения в стране драматично ухудшились. Весной французская армия оказалась в 
тяжелейшем кризисе. Ни оборонительные сражения у Вердена с 1915 года с их 
огромными потерями, ни британские и французские наступления на Сомме не 
принесли желаемого существенного улучшения для французских военных перспектив. 
Неподготовленное наступление на Шмен-де-Дам окончилось неудачей. Командующему 
генералу Роберу Нивеллю не удалось прорвать немецкие оборонительные линии и 
избежать битвы на истощение. В связи с гигантскими потерями в апреле 1917 года 
начинаются мятежи в регулярных французских частях, которые быстро 
распространяются. Лишь отставка Нивелля в середине мая и подавление бунтов 
(драконовскими методами военных трибуналов) сменившим его Филиппом Петэном 
консолидировали ситуацию и настроение в армии. Но бурлило и мирное население. 
Постоянный продовольственный кризис и галопирующая инфляция привели в Париже, а 
затем и в других местах, к первым забастовкам в январе1917 года, которые через 
несколько месяцев переросли уже в целое забастовочное движение, перекинувшееся 
и на предприятия военной промышленности. В лагере французских правых и 
консервативной буржуазии распространяется мнение, что за кампанией неподчинения 
в армии и забастовками парижских рабочих стоит систематически направляемое 
иностранными агентами движение. Конспиративные предположения и фантазии 
получили новый толчок, как непреходящий страх перед иностранными шпионами и 
внутренними предателями.

На фоне этих событий и в связи с раздуваемыми прессой сенсационными историями, 
создававшими атмосферу ненависти к иностранцам, Мата Хари вряд ли могла 
рассчитывать на честный суд. Но получилось еще хуже. Адвокат Мата Хари мэтр 
Эдуард Клюне, ее бывший поклонник, был прекрасным специалистом по 
международному праву, но не имел опыта процессов, связанных с военными 
преступлениями. Так что честолюбивому судебному следователю Пьеру Бушардону 
оказалось легко запутать обвиняемую во множестве свидетельствующих против нее 
противоречий, и таким путем значительно расширить и укрепить скудную поначалу 
обвинительную базу. Жорж Ладу, единственный человек, который мог бы дать 
подлинно экспертные показания, предпочел молчать как о своих договоренностях с 
этой «двойной шпионкой», так и о вполне банальных результатах ее шпионской 
деятельности. На в общей сложности 14 допросах Мата Хари, которые провел 
Бушардон между февралем и июнем 1917 года, все время речь шла о деньгах, 
которые она требовала, просила, в которых ей отказывали или ей переводили — в 
общем, о деньгах, якобы полученных от немецкой стороны за агентурную работу.

Это было самым слабым местом у Мата Хари, потому что она никогда не 
задумывалась о происхождении поступавших ей денег. Часто ее наивность не знала 
границ. Майор Калле однажды затребовал для нее из Берлина десять тысяч франков, 
сообщила она следователю, но на самом деле заплатил ей всего 3500 песет, но это 
был ее гонорар за предоставленные ему «нежности». Наконец, она подтвердила 
получение двадцати тысяч франков от консула Крамера в Гааге, предназначенных 
для оплаты ее поездок и получения «полезной информации»; но с другой стороны 
немцы в августе 1914 года конфисковали в Берлине все ее меховые шубы. Они 
стоили как раз двадцать тысяч франков, так что в результате просто была 
восстановлена справедливость. После 14 допросов Бушардон уже был убежден, что 
случай Мата Хари, как он заметил, является недвусмысленным, практически она 
взята с поличным («in flagrante delicto»). В этом случае приговор военного суда 
мог быть только одним.

Процесс Мата Хари начался 24 июля 1917 года и проходил, как и все французские 
военные суды, за закрытыми для публики дверями. И в парижской прессе появилось 
лишь одно короткое сообщение об открытии процесса против «шпионки, танцовщицы 
Мата Хари (…), которую обвиняют в сотрудничестве с врагом». Шесть судей 
военного трибунала принадлежали к разным родам войск. Защитник мэтр Клюнэ 
безуспешно пытается найти свидетелей для защиты. Только два ее бывших любовника,
 посол Жюль Камбон и высокопоставленный чиновник министерства иностранных дел 
Анри де Маргери, нашли в себе мужество, чтобы лично высказаться в пользу 
обвиняемой. Бывший военный министр генерал Адольф-Пьер Мессими, который тоже 
был в любовной связи с Мата Хари, сообщил суду в письменном виде, что»она (Мата 
Хари) не выманивала у него никакой (военной или политической) информации и не 
пыталась этого делать». Но свидетельство Мессими не имело значения, потому что 
председательствующий судья Альбер Сомпру отказался назвать имя генерала.

Мата Хари не нашла способа убедить суд в ее невиновности. Она безуспешно 
настаивала на том, что ее контакты с немцами были лишь любовными, но не могла 
развязать противоречия в ее показаниях об этих краткосрочных, но хорошо 
просчитанных и принесших материальную выгоду встречах. Как «международная 
женщина» — так назвала себя обвиняемая в одном из выступлений — она не обязана 
быть лояльной Франции, и она может иметь друзей и в тех странах, с которыми 
Франция ведет войну. Для консервативных судей военного трибунала такое