было никаких доказательств.

На вопрос первого пункта, приезжала ли Мата Хари в декабре 1915 года в Париж, 
все единогласно ответили «да».

Вопрос второго пункта заключался в том, передавала ли Мата Хари за первые шесть 
месяцев 1916 года в Голландии документы и сведения консулу Крамеру. На него 
седьмой член суда ответил «нет».

Третий пункт обвинения спрашивал, говорила ли она в мае 1916 года с Крамером. 
Тут все семь членов жюри были убеждены — да, говорила. И Мата Хари в этом 
созналась. Потому ответ — единогласное «да».

Четвертый вопрос — вернулась ли она в июне 1916 года в Париж с намерением 
собрать информацию. Ответ тоже был единодушен — «да».

Пятый пункт, в отличие от четвертого, касался вопроса, действительно ли она 
летом 1916 года разговаривала с немцами в Париже. И седьмой присяжный ответил 
«нет».

Шестой пункт спрашивал, разговаривала ли она в Мадриде в декабре 1916 года с 
немцем — фон Калле. Все семь присяжных дали положительный ответ.

Седьмой пункт охватывал несколько вопросов. Информировала ли она фон Калле о 
том, что французы разгадали секрет немецких невидимых чернил? Выдала ли она фон 
Калле тайны французской внутренней политики? Рассказывала она фон Калле что-то 
о весеннем наступлении? Раскрыла она фон Калле имя британского агента? Шесть 
присяжных считали эти обвинения доказанными. Но у седьмого было свое мнение. 
Шесть сказали «да». Седьмой — «нет».

Восьмой пункт спрашивал, разговаривала ли Мата Хари с немцами в Париже в 1917 
году. В принципе, этот вопрос повторял пункт пятый. Изменился только год — 
январь 1917 вместо мая 1916. По неясной причине в этот раз и седьмой присяжный 
ответил «да».

Кажется странным, что, хотя жюри ответило «да» на пятый и восьмой вопросы, о 
том, что Мата Хари действительно «поддерживала связь с противником в Париже», 
никто из этих немецких агентов не предстал перед судом в качестве свидетеля. С 
другой стороны, конечно, и саму Мата Хари никто не видел, когда она 
разговаривала с этими агентами. Но жюри беспрекословно приняло и подтвердило 
все то, что подготовил для него капитан Бушардон.

Теперь что-то странное произошло и с седьмым членом жюри. Во всех важных 
пунктах обвинения против Мата Хари он мужественно выразил свое особое мнение. 
Он считал, что ни одно из этих обвинений не доказано. И вдруг он, в конце 
концов, тоже утратил мужество. Потому что когда председатель суда подполковник 
Сомпру начал голосование по приговору, этот седьмой человек свое мнение изменил.
 Он совершенно определенно считал ее невиновной во всех действиях, клеймившей 
ее как шпионку. Но, тем не менее, он проголосовал за то, чтобы ее расстреляли. 
Так что «совет присяжных единогласно принял решение приговорить вышеназванную 
Зелле Маргерит Гертрюд к смертной казни».

Мало того — хотя это, собственно, уже не имело значения, «именем французского 
народа суд приговаривает подсудимую к возмещению государству всех расходов, 
связанных с процессом».

Для завершения дела подполковник Сомпру попросил обвинителя поручить зачитать 
приговор обвиняемой и сделать это в присутствии вооруженного караула.

Мата Хари надеялась на оправдательный приговор. В самом худшем случае она 
думала о тюремном заключении. Но смертная казнь никогда не приходила ей в 
голову.

Чтение приговора адъютантом Ривьером, секретарем суда, длилось лишь несколько 
минут. Согласно воспоминаниям Эмиля Массара, мэтр Клюне плакал. А Мата Хари, 
совершенно оцепенев, крикнула несколько раз подряд: — Это невозможно! Это 
невозможно!

Потом она снова взяла себя в руки. Она подписала прошение о проверке 
правомочности решения суда в кассационном суде. Это был только еще один шаг на 
ее пути — пути, ведущем к концу.

Приговаривая Мата Хари к смерти, жюри мало внимания уделяло ее настоящим 
поступкам. А ведь ее действия были очень просты. В принципе, она делала то же 
самое, что делал бы любой другой двойной агент. И она делала это так умело, что 
даже фон Калле не раскусил ее игру. Она взяла деньги у Крамера, при этом 
полагая в свойственном ей причудливом стиле мышления, что раз уж она ничего за 
эти деньги не делает, никого это не заинтересует, и никто не сможет ее ни в чем 
упрекнуть.