полковник стоит за письмом, которое русский военный атташе написал полковнику 
первого императорского полка, где было предупреждение, что я, мол, опасная 
авантюристка, с которой Маслову лучше бы не иметь дела. Он знал, что Маслов был 
моим любовником.

После протокола показаний Данвиня, были зачитаны показания Вадима Маслова. В 
основном, он показал под протоколом, что его афера с Мата Хари не имела 
глубокого значения, и что он уже в марте собирался порвать с ней. Но она тогда 
уже была в тюрьме. Капитан Бушардон спросил, может ли она что-то по этому 
поводу сказать. Ответ был краток: — Мне нечего сказать.




ГЛАВА 22


Что касалось Бушардона, то для него судьба Мата Хари была определена уже после 
допроса 30 мая. По его мнению, суд мог бы состояться уже на следующий день. Он 
был абсолютно убежден в ее виновности. Все равно, что бы Мата Хари не приводила 
в свою защиту, как много бы противоречий не было в показаниях Ладу и Данвиня, 
как маловажны и беспочвенны были слова некоторых свидетелей — маникюрши, к 
примеру, — все, что Мата Хари когда-либо сказала или сделала, являлось для него 
доказательством ее шпионской работы. Бушардон не хотел и думать, что какие-то 
деньги, полученные Мата Хари, на самом деле могли все-таки поступить от барона 
ван дер Капеллена. Даже в случае с пятью тысячами франков, пришедших еще до 
того, как она отправилась в свою роковую поездку в Голландию, он не мог принять 
такого ее объяснения. Тридцать шесть лет спустя он все еще придерживался своего 
убеждения. Он продолжал считать доказанным, что Мата Хари была два раза 
направлена немцами во Францию со шпионским заданием, а не — по крайней мере, в 
первый раз, — просто поехала забрать из Парижа свои вещи.

Следующие три допроса мало повлияли на убежденность Бушардона. 1 июня он 
задавал вопросы. которые в несколько иной форме уже были обсуждены раньше. Фон 
Калле, говорил он, 13 декабря послал в Берлин телеграмму и сообщил, что пришлет 
подробную письменную информацию. Бушардону захотелось узнать, в чем заключалась 
эта подробная информация, и он спросил об этом Мата Хари. Она мало чем могла 
ему помочь. Вместо этого она снова клялась, что никогда не выполняла заданий 
Крамера: — В момент, когда я выбросила три бутылочки с чернилами, я 
почувствовала себя свободной от какого бы то ни было немецкого шпионажа, и 
одновременно избавилась от всех контактов с немцами. Одновременно я сбросила с 
себя номер Х-21, который они мне присвоили.

Ее спросили о некоем человеке в возрасте примерно двадцати пяти лет, который 
заходил в отель в день ее ареста, и о директоре одного берлинского банка.

— Не знаю его, — сказала Мата Хари о первом. По поводу второго она сообщила, 
что его имя Констан Баре. Он был французом и одним из ее любовников. Не так как 
Крамер, сказала она. Тот никогда не приставал к ней с такими предложениями. В 
начале 1915 года она познакомилась с Крамером через Вурфбайна. Перед ее 
возвращением из Парижа она никогда не принимала консула в своем доме в Гааге, 
потому что в то время в доме еще не было никаких удобств. У нее не было ни 
постельного белья, ни серебра и даже не было чашки чая, не говоря уже о 
возможности угостить гостя обедом.

Бушардон снова подчеркнул, что 20 тысяч франков — очень большие деньги. Это 
намного больше, чем немцы обычно платят. Как доказательство он привел пример 
одного французского офицера, который был готов работать на немцев. Он 
потребовал 20 тысяч франков. Немцы ему вежливо отказали.

По этому пункту Мата Хари сказала: — Прежде всего, меня занимали в тот момент 
мои меха, конфискованные в Берлине. Я только хотела компенсировать свои потери. 
Но я просто была обязана выложить фон Калле такую историю, согласно которой я 
сделала вид, что приняла предложение французов и стала выполнять задание для 
них. Кроме того, я должна была объяснить ему, почему я в Мадриде всегда 
вращалась именно в определенном обществе, в том числе и в обществе вашего 
военного атташе.

Затем дискуссия снова коснулась Виттеля. — Меня интересовали только мое 
здоровье и капитан Маслов. С другими людьми я там, пожалуй, и словом не 
обменялась. Я не лгала вам, когда говорила, что жила в замке в Турене. Это был 
замок «Шато де ла Дорее» в Эвре, и было это в 1910-1911 годах. Мой тогдашний 
любовник Руссо подписал договор аренды, но платила я сама.

Предпоследний допрос, 12 июня, тоже принес мало нового. Бушардон говорил об еще 
одном письме, написанном ему Мата Хари со времени последнего допроса. В нем 
Мата Хари жаловалась, что французы арестовали ее так, чтобы она не имела 
возможности сначала договориться с Ладу в его главном бюро. Она требовала, 
чтобы в качестве свидетеля заслушали ее старого друга, Анри де Маргери. Она 
«ужинала с ним практически каждый вечер», когда в 1915 году была в Париже. Ему