— А где это письмо?

— В голландском посольстве.

— Первая радиограмма утверждает, что Х-21 приписан к разведцентру в Кёльне. Но 
более поздняя депеша от 25 декабря, указывает на связь Х-21 с Антверпеном. На 
самом деле фон Калле получил из Антверпена одну радиограмму, касающуюся вас. В 
нем сказано, что за полученные от Крамера 20 тысяч франков и за 5 тысяч франков,
 переведенные в ноябре 1916 году, вы могли бы делать свою работу и получше. Но 
там не сказано, что вы вообще ничего не делали.

Антверпен, однако, ничего не сообщал о том, что Мата Хари действительно сделала 
что-то. Когда Бушардон в осторожно-позитивном духе высказал свои обвинения, он 
совсем не упомянул об этом обстоятельстве. По его мнению, направленное в адрес 
фон Калле разрешение из Антверпена на выплату ей трех тысяч франков доказывало 
больше, чем этот простой факт. Оно подтверждало, в глазах следователя, что все 
было именно так, как он предполагал. Это подтверждают следующие его слова: «В 
любом случае Антверпен знает вас и знает, что вам были переданы невидимые 
чернила. Они даже спрашивали, едете ли вы в Швейцарию и сможете ли писать 
оттуда».

Это означало: «Даже если все упомянутое раньше и не соответствует 
действительности, в одном можно быть уверенным — вас там знают». Но, вероятно, 
ближе к истине было бы следующее предположение: Антверпен узнал о Мата Хари от 
Крамера. Это совпадет и с ее собственными показаниями: «Я клянусь, что общалась 
только с Крамером. Я понятия не имею, в каком бюро он работал, потому что 
никогда его об этом не спрашивала. Я никогда не бывала в Антверпене. Я никого в 
этом городе не знаю».

Из ответа на его следующий вопрос Бушардон уже мог бы понять, что Мата Хари 
сказала правду, утверждая, что она не знала фон Калле, пока не пошла к нему на 
встречу в Мадриде. Он потребовал информацию об ее поездке из Франции в марте 
1916 года. Это был тот месяц, который назвал фон Калле в одной из своих 
перехваченных французами радиограмм, посланной в Берлин.

— Дата в этой депеше неправильна. Фон Калле спутал март с маем. Я получила свой 
паспорт только 12 мая. Возможно, ошибка связана с моим немецким произношением. 
Май и март в немецком языке звучат чуть-чуть похоже.

После капитана Ладу следующим самым важным свидетелем обвинения был полковник 
Жозеф Данвинь. Так как полковник был в данный момент в Мадриде, Бушардон 
зачитал Мата Хари данные им под присягой показания.

— Его показания содержат много правды, — сказала она. — Я даже сказала бы, что 
в основном все, описанное им, соответствует действительности. Только полковник 
ловко перекрутил характер наших отношений. Он забыл сказать, что он бегал за 
мной так, что казался смешным. Дважды в день он разыскивал меня в отеле «Ритц». 
Он при всех пил со мной чай и кофе и постоянно называл меня «моя маленькая» и 
«мое дитя». Верно, что он не стал моим любовником. Но он все-таки предложил мне 
жить с ним, чтобы я, мол, осветила его жилище. Человек уровня полковника 
Данвиня не должен первым бросать камень в женщину, оказавшуюся в беде. Это тем 
более верно, что однажды он просил меня стать его любовницей. Но я ответила, 
что принадлежу одному русскому офицеру, за которого хотела бы выйти замуж. Он 
еще пригласил меня на обед в «Отель д’Орсэ».

И об его убежденности в том, что я работаю на немецкую разведку, я могу сказать 
только одно — это просто смешно! Если он так действительно думал, то он 
естественно поостерегся бы на публике показывать ко мне свое расположение так, 
как он это всегда делал. Он ведь даже попросил у меня как сувенир букетик 
фиалок и ленточку.

После полковника Данвиня опрашивали еще одного свидетеля — маникюрщицу из отеля 
«Плаза». Она подтвердила, что Мата Хари рассказывала ей, что терпеть не может 
англичан и бельгийцев. Еще она что-то говорила о Вердене.

Мата Хари согласилась, что такое могло быть. Возможно, во время маникюра она 
действительно что-то говорила об этих двух народах, «но я имела в виду только 
поведение бельгийцев и англичан в этой гостинице. А Верден я определенно не 
упоминала».

Следующую неделю Бушардон провел, опрашивая других свидетелей обвинения. Те, 
которые не могли приехать в Париж, протоколировали свои показания под присягой. 
Среди них был и капитан Вадим Маслов. Мата Хари воспользовалась этим временем, 
чтобы написать Бушардону еще одно подробное письмо. В нем она снова 
подтверждала все, что она сказала о полковнике Данвине.

Когда 30 мая она вновь сидела напротив Бушардона, основное время допроса заняли 
показания французского полковника. По его собственному мнению и 
запротоколированным показаниям полковник с самого начала раскусил Мата Хари.