что я занималась шпионажем. Я никогда не занималась шпионажем для Германии. За 
исключением Франции, я никогда не шпионила и ни для какой иной страны. Как 
профессиональная танцовщица я могла, естественно, встречаться с людьми и в 
Берлине без всяких подозрительных мотивов, которые вы пытаетесь связать со мной.
 Кроме того, я сама назвала вам имена этих людей.

В тот день не было больше ничего важного. Это был один из самых коротких ее 
допросов.

Снова последовала пауза на несколько недель. В мозгах Бушардона начала 
складываться цельная картина из рассказов Мата Хари. Каждый немец, с которым 
она общалась, становился новым звеном в цепи — искусственно сконцентрированного 
— обвинительного материла, с помощью которого он хотел изобличить ее. Он забыл 
— или сделал вид, что забыл — о том, что его подозреваемая действительно знала 
многих людей уже давным-давно, и что было множество вещей, о которых она могла 
с ними говорить. Он был просто убежден, что каждый ее разговор с французами 
служил лишь цели получения информации. А каждый разговор с немцами — либо 
передаче собранной информации либо получению новых инструкций.

Просидев в тюрьме два месяца, Мата Хари, наконец, получила разрешение 
поддерживать контакт с внешним миром. Но эти контакты могли осуществляться 
только через нидерландское посольство. Потому 16 апреля 1917 года она написала 
уже упомянутое выше письмо в консульство, поступившее туда 22 апреля.

«Я прошу вас о дружеской услуге помочь мне. Уже шесть недель я нахожусь в 
тюрьме „Сен-Лазар“ по обвинению в шпионаже, которым я никогда не занималась. 
Пожалуйста, сделайте для меня все, что в ваших силах. Я вам буду за это очень 
благодарна. Если это возможно, проинформируйте мою служанку, не упоминая об 
аресте, просто напишите, что у меня трудности с выездом из Франции, и чтобы она 
не волновалась, потому, пожалуйста, напишите ей от моего имени письмо. Ее 
адрес: Анна Линтьенс, Ниуве Ойтлег, 16. Гаага.

Вы можете мне поверить, что я почти сошла с ума от горя. Попросите еще графа 
ван Лимбург-Стирюма, секретаря нашего посольства, чтобы он сделал все возможное 
для меня, что в его силах. Он хорошо знает меня и моих хороших друзей в Гааге».

Письмо было подписано «Маргерит Зелле МакЛеод-Мата Хари». В нем есть одна 
ошибка, связанная, вероятно, с монотонностью тюремного существования. 16 апреля,
 когда она писал письмо, она была не шесть. а уже девять недель в тюрьме.

Раздумывая, как ему действовать дальше, капитан Бушардон получил новые сведения 
из военного министерства. С его точки зрения, они были решающими и 
окончательными для дела. Как он писал позднее в своей книге «Воспоминания» 
(1953 г.): «Я постоянно возвращал ее к документу, определившему ее смертный 
приговор».

По словам Бушардона, вот что произошло, и вот как он действовал:

«Следствие можно было назвать практически законченным, когда военное 
министерство 21 апреля передало мне текст перехваченных телеграмм, которыми 
обменивались фон Калле и Германия в период с 13 декабря 1916 года по 8 марта 
1917 года».

(Бушардон не пишет, почему военное министерство, располагавшее такими 
сведениями, ждало больше шести недель, прежде чем сообщить их человеку, 
которого нужно было проинформировать о них с самого начала — капитана Бушардона.
)

«Внезапно дело стало кристально ясным. Маргарет-Гертрюд Зелле поставляла фон 
Калле много сведений. Каких сведений? Я не думаю, что могу выдать их, потому 
что до сих пор связан своей присягой. Я могу только сказать, что они, особенно 
нашим центром, рассматривались как сведения, частично содержащие важную 
правдивую информацию. Для меня это подтвердило, что шпионка в любом случае 
поддерживала связь со многими офицерами и что она была достаточно хитра, чтобы 
задавать им определенные коварные вопросы. Одновременно ее связь с другими 
кругами обеспечивала ей возможность получать информацию о нашей политической 
ситуации».

Что же это были за сведения, которые Бушардон не мог раскрыть даже в 1953 году? 
Сведения, которые, по мнению центра, «частично» содержали «важную правдивую 
информацию»? Эта информация касалась уже упомянутого весеннего наступления 
1917года, о котором все знали, что оно будет. Кроме того, она вертелась вокруг 
разговора Бриана и принцессы Мари Бонапарт о греческом короле.

Тридцать шесть лет после того, как капитан Бушардон закрыл дело Мата Хари, он 
все еще несгибаемо придерживался мнения, что этому документу, предопределившему 
смертный приговор, следует дать положительную оценку: «В любом случае она была 
в состоянии задавать определенные коварные вопросы». Во всем прочем он очевидно 
сомневался. И если сведения, которыми Мата Хари снабжала фон Калле, были 
настолько важными, что французы ее расстреляли, то почему данные, которые она