сходства между буддийской практикой и йогой — тот факт, 
что они развивались бок о бок. Между ними могли существовать не только 
сравнение и подражание; приверженец одного течения мог обратиться к другому и 
принести туда свои методы. Возможно, именно соперничеством систем объясняется 
то, что среди буддийских методов сосредоточения мы находим обретение 
исключительных психических сил. Согласно индийским представлениям, они 
исключительны, но не аномальны и не сверхъестественны в строгом смысле слова, 
поскольку представляют собой нормальные результаты следования предписанным 
практикам. Они выделяются в поздних буддийских повествованиях, где мы находим 
двоякое отношение к ним. С одной стороны, существует тенденция рассматривать их,
 подобно чудесам, в качестве свидетельств для обращения неверующих. Такую роль 
сыграло использование волшебной силы в истории обращения трех Кассап и чудес 
Будды в Капилаваттху. Часто рассказывается, как он посылал собственный 
ментальный образ, чтобы помочь ученику или предостеречь его, а также читал 
чужие мысли. С другой стороны, в другом месте приобретение этих сил осуждается, 
поскольку не ведет к конечной цели совершенствования. Сам Будда, как 
упоминалось выше, запретил своим ученикам применять их, хотя допускается, что 
различные архаты обладали ими в разных степенях.
Даже знание своих прошлых жизней, говорит Буддхагхоша, может быть достигнуто 
небуддистами, хотя они способны вспомнить лишь сорок кальп из-за 
неповоротливости своего рассудка. В рассуждении, обращенном к Махали, Будда 
описывает силу видения божественных форм и слышания божественных звуков, но «не 
ради осуществления этих практик сосредоточения монахи вместе со мной следуют 
благочестивой жизни».
Практика сосредоточения занимает доминирующее место и в «Дигхе», и в 
«Маджджхиме», но отнюдь нельзя предположить, что достижение даже самого 
высокого мистического состояния было единственным необходимым для адепта путем. 
Эти состояния ни в каком смысле не являются .концом, они всего лишь средства к 
приобретению знания, «достижения, уразумения и понимания уже в этой жизни 
освобождения сердца и освобождения проницательности». В предании о начале 
жизненного пути Будды Випассина основные события соответствуют фактам биографии 
Готамы: пророчество о его рождении, основанное на тридцати двух признаках, три 
дворца, четыре знака, отречение и просветление. Но в рассказе о просветлении 
Випассина ни слова не сказано об особых мистических процессах. Он размышлял и 
продумал десятисоставную Цепь Причинности, и с познанием о прекращении каждой 
связи в нем возникали видение и знание.

В практике буддийского мистицизма больше соответствий, чем может показаться, с 
традицией, для которой целью является единение с Богом. Последний тип определен 
Бремоном, высказывание которого, сделанное со строго католической точки зрения, 
проявляет их общие черты. Он описывает его как естественное расположение, 
ведущее определенные души к постижению непосредственному и любовному 
посредством некоего внезапного понимания духовного, скрытого под чувственными 
переживаниями, одного во многом, порядка в хаосе, вечного в преходящем и 
божественного в тварном
[330]
.


Это почти полностью применимо к буддийскому мистицизму, который является не 
только продуктом субъективного психического состояния, но в идеале по меньшей 
мере достижением реальности в явлениях, правильного постижения вечной истины. 
«Одно и все, — говорит доктор М. Ба-хан, — постигается всепоглощающим желанием 
(которое становится глубоким религиозным опытом) достижения прямой и 
непосредственной реализации Предельно Истинного, как бы его ни называли, здесь 
и сейчас. Чтобы прийти к своей цели, неизменно пробуждают врожденные 
божественные задатки, сохраняя сознание полностью безмятежным при помощи 
абсолютной изоляции от внешней реальности»
[331]
.


В этих традициях существуют и соответствия ряда методов и психических процессов.
 В обоих случаях необходим предшествующий курс моральной тренировки, за которым 
следуют медитация и сосредоточение, где внимание приковано к одному объекту, 
причем сфера осознания суживается, а само оно становится более интенсивным. Это 
сопровождается определенными эмоциональными изменениями, и внезапно возникает 
новый опыт. Для христианского мистика он не обусловлен никакими его усилиями, 
это нечто дарованное — «ощущение божественного присутствия». Буддист не 
признает внешней помощи. Он уверен, что уже достиг намного более высокого 
уровня, чем любое существо, признаваемое им за бога. Однако он д