Любимец Наполеона, согнавший в одно место огромные массы войск, будет метаться 
по берегу, не зная, что предпринять.

Платов же, поставив на выгодные высоты у Романова пушки, начнет расстреливать 
через Морочь теснящуюся в сомкнутых порядках вражескую кавалерию, нанося ей 
убийственный урон. Дружный ружейный огонь обрушат на противника и выдвинутые к 
самой воде наши егеря из 5-го полка. Крупные казачьи лавы, готовые перемахнуть 
Морочь и ударить по неприятельским флангам, атаман выстроит справа и слева от 
Романова. Конный отряд генерала Васильчикова с ахтырскими гусарами в 
соответствии с диспозицией атамана разместится в резерве сразу же за местечком, 
в небольшой дубовой рощице.

В течение нескольких часов Денис Давыдов вместе с другими своими однополчанами 
будет томиться в ожидании боя, не ослабляя лошадиных подпруг, и прислушиваться 
к непрекращающейся ружейной и артиллерийской пальбе. Потом неожиданно настанет 
еще более тягостная, показавшаяся ему оглушительной тишина, в которой с 
какой-то пронзительной ясностью будет слышно, как всхрапывают и тонко 
позванивают упряжью застоявшиеся кони и как заливисто и беспечно звенят в 
подвядшей траве охмелевшие от зыбкого солнечного зноя кузнечики.

Потом от прискакавшего веселого и расторопного гонца атамана станет известно, 
что Латур-Мобур, простояв в бездействии под русским огнем на берегу Морочи 
какое-то время и понеся урон, который становился все ощутимее, форсировать реку 
так и не решился, а с позором ретировался со всеми своими несметными силами в 
сторону Тимковичей...

В Романове, в главной квартире атамана, куда Давыдов был послан Васильчиковым 
для согласования дальнейших действий, царило радостное возбуждение, которое 
легко передавалось всем вокруг, должно быть, от самого Матвея Ивановича.

— А ведь бьем французов-то, мать их так, — задорно подмигнул Платов Денису, 
будто они расстались с ним минуту назад. — А далее еще крепче бить станем. Куда 
они денутся?

И тут же повлек его с собой непременно глянуть на место действия.

И длинная узкая песчаная насыпь через болотистую низину, ведущая к переправе, и 
весь противоположный берег Морочи были густо усеяны телами неприятельских 
кавалеристов и лошадей.

— Вон ведь как Мобур-то поспешил убраться с сего гибельного места, ажник 
убиенных своих да израненных кинул, — покачал головою Платов. — Негоже эдак-то..
.

Он тут же отдал распоряжение собрать неприятельских раненых и оказать им 
необходимую помощь.

Французские бюллетени и сообщения по армии впоследствии из особой ненависти к 
казакам не раз изобразят их командира атамана Платова жестоким варваром и 
кровожадным головорезом. Это будет, конечно, чистейшей ложью.

Денис Давыдов, имевший самые короткие отношения с прославленным казачьим 
генералом, знал доподлинно, что у Матвея Ивановича поверженному противнику 
никогда никакого притеснения и ущерба не чинилось.

Позднее, когда Давыдов примется собирать материалы для своей полемики с 
записками Наполеона, ему среди прочих неприятельских свидетельств попадется и 
признание одного из польских офицеров, участника дела при Романове, 2 июля. С 
удивлением и признательностью он рисовал ту картину, которая предстала его 
глазам после того, как арьергард Платова, выстояв на месте боя положенный срок, 
отошел в боевом порядке вслед за армией Багратиона: «Мы нашли тяжело раненых в 
часовне и кругом ее, недалеко от Романова, хорошо перевязанными. Атаман Платов, 
герой дня, отнесся к ним с человеколюбием, приказал их перевязать и снабдить 
всем необходимым».



В это самое время, когда гремели жаркие кавалерийские бои при Мире и Романове, 
1-я Западная армия под командою военного министра Барклая-де-Толли, успешно 
избежав генерального сражения, так желаемого Наполеоном, сосредоточилась в 
печально знаменитом «лагере при Дризе», как назвали его в официальных 
сообщениях «Санкт-Петербургские ведомости».

Здесь и государю, и всему русскому высшему командованию стало наконец ясно, что 
нашей армии запираться в сей укрепленной твердыне в соответствии с бредовым 
планом генерала Фуля совершенно бессмысленно и пагубно. Дрисский военный лагерь 
находился в стороне от главных стратегических направлений. Он не прикрывал ни 
Москвы, ни Петербурга. Наполеон при желании, выставив против него заслон, мог 
беспрепятственно действовать в сторону обеих столиц. Да и тактическое 
расположение лагеря оказалось крайне неудобным. Устроенный в изгибе Двины между