при мне отряд генерал-адъютанта Васильчикова Иллариона Васильевича к вам 
отряжали. Это гусары ахтырские с ротою артиллерии, Киевский драгунский и 
Литовский уланский. Да еще егеря 5-го полка. Кроме того, главнокомандующий 
велел вернуть три ваших полка, что при армии были. Они уже наверняка на пути к 
Миру.

— Ну, порадовал ты меня, поручик, — разом расцвел Платов. — По всем статьям 
заслужил ты за эдакую весть добрую рюмку анисовой. Да, видит бог, перед ретивою 
дракою я и сам не пью и других не жалую. Но это у нас с тобой еще успеется, — 
хитровато прищурился атаман. — Впрочем, князь пишет, чтобы я использовал тебя 
по усмотрению. Может быть, ты возвернуться в Несвиж, пока у меня дело не 
началось, желаешь?

— Здесь прошу быть непременно, ваше превосходительство.

— Ну и ладно, — одобрительно сказал атаман. — Иного от адъютанта Багратиона и 
не ждал. Когда должность сию Давыдов Денис исполнял, он, как, бывало, заслышит, 
что у меня горячо, разом подышит в ухо князю Петру, и глядишь уж — тут как тут. 
Я его три кампании знаю. И казаки мои к нему с полнейшим уважением. Потому как 
молодец, по всем статьям молодец. Кстати, ежели ахтырцы сюда идут, то, стало 
быть, и Денис с ними. Потому как снова у меня горячо зачинается, ох, как 
горячо!.. Ну, поручик, пошли со мною, а то того гляди польские уланы к нам 
припожалуют. Встретить их надобно как и положено. Я для них тут подарочек 
припасаю, вентерек плету, вентерек... Чтобы сюда им было повадно, а обратно — 
туго. Будем их брать, как рыбу на Дону.

В сузившихся глазах Платова вспыхнули заговорщически-лукавые огоньки.

На атамана, занявшего позиции у Мира, неотвратимо, как темная грозовая туча, 
надвигалась вся кавалерия правого крыла французской армии.

Несколько дней назад составляющие ее дивизии и бригады были подчинены 
44-летнему блестящему кавалерийскому генералу Виктору-Никола Латур-Мобуру, 
которого в Великой армии называли Баяром — рыцарем без страха и упрека. Он 
отличался изысканным благородством, холодным спокойствием под огнем и пылкостью 
в атаке. Его гордым римским профилем, статной фигурой и безупречной выправкой 
на смотрах и парадах всегда любовался Наполеон.

Однако в предстоящих жарких событиях никаких особых достоинств красавец 
Латур-Мобур выказать так и не сумеет. Точному расчету, военной хитрости и 
сокрушительному напору атамана Платова он не противопоставит ни ума, ни скорого 
понимания боевой обстановки, ни должной распорядительности.

Впрочем, после поражения ему придется поступиться и столь знаменитым 
благородством. Страшась гнева императора, он будет высокопарно лгать, 
изворачиваться, всячески преуменьшать свои столь значительные потери, в чем ему 
в тех же целях будет усердно помогать и командующий войсками правого крыла 
Вестфальский король Иероним, которого Наполеон не раз в сердцах называл самым 
бездарным и лицемерным из всех своих беспутных братьев...

А пока что Латур-Мобур, далеко оторвавшись от тяжело идущей следом пехоты, с 
воодушевлением исполнял приказ Бонапарта — неотступно преследовать и наконец-то 
настичь столь удачно и искусно избегающую окружения армию Багратиона, чтобы с 
размаху припереть ее к штыкам и огнедышащим жерлам пушек свирепого маршала Даву.


Латур-Мобур настойчиво торопил свои дивизии.

Впрочем, польские полки, идущие в его авангарде, подгонять не было нужды. Они 
сами горели нетерпением побыстрее ринуться в бой.

Их вела против России призрачная мечта о великой и неделимой Речи Посполитой, 
мечта, которую Наполеон щедро вселил им в сердца, но отнюдь не собирался 
исполнять...

Захватив на пути своем несколько брошенных фур и с десяток отсталых, польские 
уланы легко убедили себя, что русские бегут в панике. А посему двигались вперед 
беспечно, в полном пренебрежении к противнику.

Именно на это и рассчитывал многоопытный атаман Платов, готовя заносчивым 
непрошеным гостям свой донской «вентерь»...

Пока не подошли подкрепления, он решил всех малых сил своих неприятелю разом не 
выказывать, а действовать более внезапностью да хитростью.

27 июня еще до рассвета, пользуясь голубою предутреннею прохладой, передовые 
полки уланской бригады Турно, входящей в дивизию Рожнецкого, двинулись в 
сторону Мира, чтобы с ходу занять его и следовать далее, на Несвиж.

Колонна смотрелась красиво. Над строгими синими мундирами и конфедератками