Нанеся неприятелю три значительных поражения кряду, Дунайская армия открыла 
себе путь в глубину Оттоманской Порты, в сторону Константинополя. Одно 
продвижение туда, в Забалканские провинции, по мысли русского 
главнокомандующего, должно было побудить султана и его диван к сговорчивости.

Однако наступательный пыл князя Петра Ивановича был сразу же охлажден 
Петербургом. Пришло строгое предписание государя вести войну не иначе как 
оборонительную. Багратион еще думал да гадал, что бы это должно означать, когда 
последовал новый приказ об усилении кордонной системы, то бишь о новом 
растягивании гарнизонов чуть ли не на тысячу верст. Вслед за тем в противоречие 
предыдущим высочайшим указаниям Дунайской армии предлагалось сосредоточить все 
усилия на захвате сильнейшей турецкой крепости Силистрия, только недавно 
перестроенной и укрепленной французскими инженерами.

Багратион горел негодованием.

— Ужели с берегов Невы виднее, что мне здесь предпринимать надобно? — говорил 
он с желчью и обидой Денису Давыдову. — Коли взялся я сию кампанию завершить, 
то, стало быть, собственный взгляд на нее имею. Ежели дозволено было бы мне 
развить достигнутый успех, то османы ту же Силистрию мне сами преподнесли как 
на блюдечке...

Перевес в силах, или, как по-военному говорили, авантаж, при Силистрии был явно 
на турецкой стороне. Однако строгое повеление Петербурга надобно было исполнять.
 С весьма слабою уверенностью в успехе Багратион с немногочисленным войском, 
бывшим у него в наличии, подступил к стенам крепости и предпринял одни за 
другим два упорных и жестоких приступа, которые турки хотя и с трудом, но 
отразили.

Русскому главнокомандующему, убедившемуся, что лобовые импеты[28 - Импeт — 
стремительный удар.] ничего, кроме напрасного истребления своих солдат, не 
дадут, оставалось лишь предаться долговременной осаде вражеской твердыни. 
Войска начали возводить люнеты[29 - Люнет — легкое полевое укрепление.] и 
зарываться в жесткую и каменистую дунайскую землю.

Меж тем наступила осень. После ослепительного изнуряющего зноя как-то разом, 
резко захолодало, полились затяжные, беспросветные дожди. Худые валашские 
дороги на левом берегу, как сказывали, окончательно раскисли и превратились в 
извилистые канавы, заполненные водою и непролазной грязью. Из-за поднявшегося 
уровня Дуная порушились переправы. Войска, осаждавшие Силистрию, оказались в 
бедственном положении. Снабжение их, и без того не блестящее, почти полностью 
прекратилось.

Оставшись в легонькой летней парусиновой форме, солдаты давно страдали от 
сырости и холода. Теперь же к этому добавился и голод. Начались повальные 
болезни и падеж кавалерийских лошадей.

Защитники же Силистрии, как доносили лазутчики, которых принимал большею частью 
Денис Давыдов, получали полновесный таин[30 - Таин (турец.) — норма выдачи 
довольствия в турецких войсках, паек.] и ни в чем нужды не испытывали, 
поскольку продовольственные запасы в крепости были сделаны никак не менее чем 
на два года. Хорошо осведомленные о бедствиях русских турки повеселели и 
приободрились. Из-за стен крепости почти беспрестанно слышались гортанные 
завывания мулл, воинственные клики и визгливая музыка. Неприятель все чаще 
осмеливался на вылазки и тревожил наши позиции. Кто теперь из двух сторон был в 
осаде, понять становилось все труднее.

Князь Петр Иванович, видя и сознавая, что подобное положение грозит полным 
расстройством и погибелью его армии, решил прервать ставшее бессмысленным 
сидение под стенами Силистрии и перевести войска на другой берег Дуная на 
зимние кантонир-квартиры. Однако царь резко воспротивился сему единственно 
разумному в данной ситуации решению и обвинил Багратиона в нерешительности и 
чуть ли не в трусости. Доведенный и без того до крайности, князь взорвался и в 
начале 1810 года подал рапорт на высочайшее имя о снятии с него полномочий 
главнокомандующего. Рапорт этот был государем спешно удовлетворен, и Багратион 
в глубокой обиде и печали уехал с Дуная.

— Амне как же быть, ваше сиятельство? — с тоскою спросил его перед прощанием 
Денис.

— Оставайся покуда при армии, — глухо ответил Багратион. — Ежели сумею правду в 
столице сыскать и добиться соизволения вести кампанию по своему разумению, 
может статься, еще и возвернусь сюда. А коли определюсь к новому месту, то про 
тебя не забуду, немедля к себе вытребую.

Однако князь Петр Иванович на Дунай более не вернулся.

Скоро стало известно, что главнокомандование над Молдавскою армией государь 
препоручил молодому графу Николаю Михайловичу Каменскому, отменно проявившему