Яков Петрович, не раздумывая, кинулся в гущу сражающихся и остановил сечу. 
Перед ним почтительно склонил голову довольно молодой еще генерал, раненный, 
должно быть, пикою в шею — кровь залила его воротник с кружевным жабо и богато 
шитый, видный из-под распахнутой шинели мундир. Рядом с ним были еще несколько 
высших офицеров.

Так пленен был генерал Левенгельм, личный королевский адъютант, только недавно 
прибывший из Стокгольма для исправления должности начальника главного штаба 
шведской армии. А при нем почти весь его штаб — адъютанты и колонновожатые...

Отправив столь знатный трофей с конвойными казаками к генералу Раевскому, уже 
выступившему на помощь своему авангарду из Вазы, Кульнев, стремясь 
воспользоваться как можно полнее своею победою и растерянностью пораженного 
неприятеля, не дав роздыха отряду, повел его на преследование спешно 
отходившего врага.

— Сие нужно для укрепления русского духа и для урона шведского. В глазах 
бегущего противника наши силы будут множиться с каждою верстою.

Преследование проходило спокойно. Лишь впереди идущие аванпостные казаки 
постреливали для острастки. А бережливые обозники, бодро переговариваясь, 
собирали брошенную на дороге добротную шведскую амуницию.

Кульнев был доволен удачно проведенным делом, острил, смеялся, то, пришпорив 
коня, куда-то скакал, то возвращался к Давыдову.

— Что это ты вроде, Денис Васильич, в хмурости какой-то. Об чем задумался?

— Сюрприз тебе готовлю, Яков Петрович, — хитровато прищурился Давыдов.

— Да ну? Это какой же?

— «Торжественную оду по случаю разгрому Левенгельма усатым героем Кульневым 
одна тысяча восемьсот восьмого года, месяца апреля, 3-го дня...» — и тут же, 
изобразив на лице великую значимость и важность, стал читать:

		...Румяный Левенгельм на бой приготовлялся,
		И, завязав жабо, прическу поправлял,
		Ниландский полк его на клячах выезжал,
		За ним и корпус весь Клингспора пресмыкался.
		О, храбрые враги! Куда стремитесь вы?
		Отвага, говорят, ничто без головы.
		Наш Кульнев до зари, как сокол, встрепенулся;
		Он воинов своих ко славе торопил:
		«Вставайте», — говорит, — «вставайте, я проснулся!
		С охотниками в бой! Бог храбрости и сил!
		По чарке да на конь, без холи и затеев;
		Чем ближе, тем видней, тем легче бить злодеев!»[25 - Строка из приказа 
Кульнева накануне нападения, которое было назначено за два часа до рассвета. 
(Прим. Давыдова.)]
		Все вмиг воспрянуло, все двинулось вперед...
		О Муза, расскажи торжественный поход!

Далее следовали веселые строки о пушечной пальбе в темноте, о панической 
ретираде шведов, о сдаче Левенгельма на милость усатому герою...

Кульнев смеялся этому сочинению так, что чуть не падал с лошади.



Увлеченный преследованием, через день Кульнев сбил слабое шведское прикрытие у 
Брагештедта, вышел к местечку Сикайоки и решил атаковать открывшиеся перед ним 
неприятельские позиции. Он и не думал, что здесь поджидала его вся главная 
шведская армия во главе с Клингспором.

Поведя наступление прежде всего на вражеские фланги и уже начав было их теснить,
 Кульнев совершенно неожиданно получил страшной силы удар в свой центр, который 
и оказался прорванным. Разрозненным частям отряда грозило окружение и 
истребление. Русские бились с неистовой храбростью, но многократный перевес в 
численности был на шведской стороне. Кульнев с превеликим трудом вырвал свою 
конницу и пехоту из столь гибельного сражения. Урон с обеих сторон исчислялся 
до тысячи человек.

— Ведь и знал, что шведы армию свою вот-вот в кулак сожмут, а лез на них сломя 
голову, — сокрушенно говорил Кульнев Давыдову. — Поделом мне, дураку. Впредь 
наука...

— Да у них потери не менее, а более наших, — пытался тот утешить командира.