Ни для кого в Петербурге не служило секретом, что 28-летняя веселая и смешливая 
супруга обер-егермейстера Дмитрия Львовича Нарышкина одновременно почитается 
почти открыто второю и, пожалуй, истинно любимою женой государя. Во всяком 
случае, все ведали, что влекла она к себе его неодолимо, и чувства, которые он 
к ней испытывал, были самые нежные, на какие сластолюбивый монарх был только 
способен. Искренне, без упования на выгоды, любила его и Мария Антоновна.

Возвышенно-холодная и утонченно-чопорная красота императрицы, бывшей принцессы 
Луизы Баденской, нареченной при крещении православным именем Елизаветы 
Алексеевны, Александру I быстро наскучила. Законная супруга получила негласную 
отставку. С нею рядом царь находился лишь на всякого рода торжествах и 
официальных церемониях. Всем же остальным его свободным временем почти 
безраздельно (не считая мелких и быстротечных увлечений ветреного государя) 
владела Мария Антоновна.

Багратион с отцом Марии Антоновны польским князем Антонием Четвертинским, 
убитым возмущенными соотечественниками в 1794 году за сочувствие русским, был 
близко знаком в бытность в Варшаве, саму ее знал еще непоседливой и озорной 
девочкой-подростком, а посему и в пышном нарышкинском доме на Фонтанке всегда 
бывал запросто. Задумав нанести туда визит, он прихватил с собою и Давыдова.

Мария Антоновна встретила их в своих личных покоях, которые даже желчный, не 
склонный к восторгам Вигель называл «храмом красоты», с большим радушием и 
обычной своею веселостью и непосредственностью.

— Ну как мой «крестник», князь Петр Иванович? Я, помнится, участие в нем 
принимала и в адъютанты его вам сватала. Не посрамил ли меня в чем? — спросила 
она.

— Как раз и заехал к тебе, добрейшая Мария Антоновна, чтобы поклониться за то, 
что благодаря заботам и стараниям твоим я в сию кампанию в Денисе Давыдове не 
только преданного и исполнительного помощника обрел, но истинно и младшего 
брата своего по душе и чувству. О храбрости его и неустрашимости и других 
отменных качествах офицера я уже и не говорю. Сам его в самых жарких и трудных 
делах видывал — всегда был маладец!.. Жаль этого другие видеть не соизволили...

Мария Антоновна вопросительно вскинула брови.

— Изо всех моих наградных реляций, поданных на Давыдова, — с заметно 
разгорающимся жаром продолжил князь Петр Иванович, — последствия имела одна, да 
и та с превеликою проволочкою. А ведь всем в армии ведомо: генерал Багратион 
попусту воинскими регалиями не кидается и жалует оными токмо истинно достойных, 
заслуживших их не на вахт-парадах, а под огнем неприятельским...

— Ну будет, будет вам, батюшка Петр Иванович, — ласково и успокоительно 
произнесла Мария Антоновна. — Ужели допущенное небрежение исправить нельзя? Я 
за своего «крестника», коли он таким храбрецом оказался, — она с явным 
удовольствием глянула на Давыдова, — сама, слава богу, могу слово замолвить. 
Вот ужо и скажу Саше, — простодушно пообещала Мария Антоновна и тут же с 
улыбкою поправилась: — Его величеству, что, мол, негоже обиды чинить ни князю 
Багратиону, ни его адъютанту...

Тем временем подали чай со сладостями и ромом, и Мария Антоновна как радушная 
хозяйка сама потчевала гостей из серебряного самоварчика с амурами.

— Матушка-государыня Екатерина II из него пивала, — сказала весело, между 
прочим.

Чай, по-старинному сыченный медом и липовым цветом и сдобренный несколькими 
каплями густого тягучего ямайского рому из оплетенной лакированной соломкою 
бутылки, был отменный.

Разговор шел тем временем серьезный — о Тильзитском мире, о его противниках и 
сторонниках.

Слушая рассудительные слова Марии Антоновны, ее острые и точные характеристики 
государственных мужей, Денис Давыдов снова убеждался, что за веселостью и 
простодушием сестры его доброго друга и эскадронного командира скрывается ясный 
и твердый ум и умение разбираться в столь сложных и запутанных вопросах высшей 
политики, накрепко переплетенной к тому же с дворцовыми и салонными интригами...


Чаепитие у милейшей Марии Антоновны Нарышкиной на многое раскрыло Денису 
Давыдову глаза.

Во всяком случае, он узнал немало того, о чем до сей поры попросту и не 
задумывался, — и о умонастроениях в столице, и о примерной расстановке сил в 
обществе, и о разгорающейся исподволь непримиримой войне салонов, в которой 
неискушенному человеку легко оказаться жертвою лукавого обмана или хитро