ухватками профессионального мошенника, которому пришлось пожаловать титул 
герцога Отрантского за помощь в перевороте 18 брюмера, доносит о бесконечных 
заговорах роялистов и коварных происках Англии. Добрая половина этих враждебных 
актов наверняка инспирирована им самим для демонстрации собственного высокого 
рвения в борьбе с недругами императора. За этой бестией нужен глаз да глаз. Да 
и за прочими — тоже. Не зря Наполеон, помимо жандармерии обязательного и 
хваткого Савари, приглядывающего за Фуше, был вынужден создать еще и свою 
личную полицию во главе с флегматичным, но пока безраздельно преданным Дюбуа, 
тайно предписав ему строго следить за обоими учреждениями сыска и надзора. Сам 
Дюбуа, на всякий случай, конечно, тоже остался не без присмотра.

Все более беспокоили Наполеона и братья-масоны. С ними Бонапарт, как ему 
казалось, вел особо тонкую и сложную игру. Самые влиятельнейшие из них, включая 
все того же Фуше, швейцарского банкира Халлера и многих других, своими 
хитроумными и запутанными интригами всячески способствовали его приходу к 
власти. И конечно, ждали, что он будет править по их указке и внушению. И 
Бонапарт не спешил их в этом разуверить.

Но, официально приняв масонство под свою высокую руку, Наполеон прежде всего 
стремился прибрать его к рукам.

С благословения императора гроссмейстером ложи «Великий Восток», объединявшей 
восемьсот двадцать шесть лож и триста тридцать семь масонских капитулов Франции,
 был провозглашен его родной брат Иосиф, незадолго до этого объявленный королем 
Обеих Сицилии. Ему в помощники Наполеон дал своего шурина принца Мюрата. В 
списках братьев числились имена маршалов Ожеро, Массены, Ланна, Лефевра, Сульта 
и Мортье, статс-секретаря Симеона, главного судьи Ренье, генерал-прокурора 
Мерлина и множество других высокопоставленных лиц из его окружения.

Поскольку в стране господствовал милитаристский дух, то и масонство стало 
военным. Новому властителю Франции нравилось, что в войсковых ложах недавно 
посвященные в братство обучаются шагу и воинским артикулам.

И все же отлично натренированным чутьем политика и интригана Наполеон постоянно,
 особенно в последнее время, ощущал какую-то смутную, неотвратимо надвигающуюся 
опасность. Причем опасность пострашнее взрыва адской машины на узкой парижской 
улочке Сен-Никез в тот вечер, когда он спешил в оперу на первое представление 
оратории Гайдна «Сотворение мира». Тогда лишь скорость мчавшегося во весь опор 
экипажа Наполеона спасла его от гибели. В отставшей на несколько десятков 
метров карете Жозефины вылетели все стекла. Ужасное зрелище, представшее в тот 
момент его глазам, он запомнил на всю жизнь.

В ходе следствия, рьяно проводимого Фуше, сначала обвиняли и казнили на эшафоте 
якобинцев, потом роялистов. Среди тех и других мелькали братья-масоны. Но это 
были мелкие исполнители, с которыми расправа вершилась на удивление скоро. А 
кто стоял за всем этим? Нити темных связей уходили не только к берегам 
враждебного Альбиона, но и в столицы союзных дружественных держав, и еще дальше 
— в Америку...

Через несколько месяцев после взрыва на улице Сен-Никез в зябком Петербурге, в 
только что построенном, нелепо огромном, выкрашенном в резкий красный цвет 
неприступном Михайловском замке с непонятною надписью на фронтоне «Дому Твоему 
подобает святыня Господня в долготу дний» был удушен скользкими офицерскими 
шарфами русский император Павел I, с которым Наполеон только успел наконец 
наладить добрые отношения.

И опять говорили о коварных интригах Лондона, о злодействе английского посла в 
Петербурге лорда Уитворда и подданного британской короны, ганноверца 
запутанного происхождения Левина Августа Теофила Беннингсена, нынешнего 
главнокомандующего русских, которого они простодушно величают Леонтием 
Леонтиевичем. Этот, кстати, в ту злополучную ночь лично орудовал в Михайловском 
замке.

Говорили, конечно, и о причастности к петербургскому преступлению и самого 
наследника Александра, что ему не терпелось, даже ценой жизни отца, водрузить 
на свою голову монаршую корону.

Все это было правдой. Но далеко не полной правдой, ибо у нее была и теневая 
сторона, за которую смертному заглянуть было не дано.

Однако Наполеону, «любимцу Предвечного», как официально и возвышенно именовали 
его на сборищах «Великого Востока», от высокопоставленных пастырей «братства» 
стало известно и кое-что еще: при Павле с известных российскому правительству 
масонов была взята строжайшая подписка не возобновлять деятельности лож без 
особого на то распоряжения, которого от самодержца так и не последовало. За эту 
подписку, столь повредившую успеху масонства в России, Павел I мгновенно при 
всех монарших дворах Европы был назван отъявленным самодуром и полупомешанным, 
получил презрительную кличку «чухонца с движениями автомата», а вскорости, 
поплатившись репутацией, поплатился и жизнью...