уже значительными силами.

После переправы князь Багратион не покинул седла. Лишь сбросил на руки 
расторопного вестового суконную бекешу и остался в своем строгом полевом 
генеральском мундире без шитья и орденов, с одним неизменным Георгием на шее, 
полученным еще из рук Суворова. Он ждал, когда на заливном неманском лугу 
окончат построение части его арьергарда, чтобы по обыкновению поблагодарить их 
за службу.

И князь Петр Иванович и его адъютанты с тревогой посматривали в сторону 
Тильзита, откуда еще слышалась ружейная пальба: успеют ли казаки прикрытия 
оторваться от преследования и проскочить мост, который по приказу должен быть 
предан огню?..

Прошло еще несколько томительно-тягучих минут.

Наконец на крутом противоположном берегу замелькали конные фигуры. Они 
выскакивали из тесных каменных улиц городка и стекались к узкой горловине 
мостового спуска. И вот уже деревянный настил загремел под копытами казачьих и 
низкорослых степных коней.

И почти тут же из улочек Тильзита выплеснулась тяжеловесная лава французской 
регулярной кавалерии. Вспыхнули на солнце сверкающие панцири кирасир и горящие 
полированной бронзой хвостатые каски драгун. Их старание настигнуть, смять и 
растоптать горстку казаков и «северных купидонов», видимо, было так велико, что 
в теснине спуска произошло замешательство, несколько лошадей сшиблось, кто-то 
опрокинулся, и яростный поток разгоряченных всадников закружился на месте.

Однако самые резвые продолжали преследование. Впереди проскочивших к берегу 
кирасир и драгун на тонконогом стройном коне, посверкивая обнаженным клинком, 
скакала фигура в ярко-желтом, канареечном наряде, с длинными развевающимися 
темными волосами и летящими по ветру за плечами пестрыми шарфами и шалями.

Денис Давыдов тотчас узнал Мюрата. В столь фантастическом одеянии мог щеголять 
во французской армии только герцог Бергский.

На полном скаку он первым влетел на мост.

Но тут громыхнули пороховые заряды, с шипением и свистом взметнулись в небо 
фонтаны искр. Почти перед самой мордой лошади Мюрата вскинулись языки пламени.

Полыхнуло, как и обещал Никитенко, знатно. С ревом и треском огонь начал 
закручиваться в длинные ярые жгуты.

Мюрат картинно вздыбил коня. А потом, медленно повернув его, шагом поехал прочь.
 Благо с русского берега не стреляли. «Эх, поспешил поручик со своими пионерами,
 — подумал Денис Давыдов, — еще бы немного, и не в меру резвый герцог в горячке 
сам бы в плен пожаловал. Вот была бы потеха!..»



Выйдя к берегам Немана и впервые увидев с крутого откоса затянутую синей дымкой,
 пугающую своей необозримой бесконечностью русскую равнину, Наполеон со всею 
очевидностью понял, что пора заканчивать затянувшуюся кампанию.

Он, как всегда, безошибочно угадал, что война достигла своей высшей критической 
точки. Сейчас она напоминала вздыбленную в яростном порыве лошадь, которая 
рубит передними копытами воздух. Долго ее в этом положении не удержишь, как бы 
ни были крепки поводья и уверенна рука седока. Если чуть переусердствовать, 
можно вылететь из седла...

Успехи, которых добился Бонапарт в этой кампании, были немалыми. Два года назад 
Франция покоилась в своих границах за Рейном. А теперь, ощетинившись штыками, 
она вплотную придвинулась к пределам России. Две великие, противостоящие друг 
другу империи теперь не разделял никто.

Однако идти дальше на восток Наполеон пока и не помышлял. Впереди лежала Россия 
с ее немыслимыми расстояниями, грозная и бездонная. Позади — Пруссия, которая 
хотя и лишилась армии, но была отнюдь не безопасной. Народ ее, оскорбленный в 
своей чести и ожесточенный против завоевателей, того и гляди возьмется за 
оружие, было бы только к кому пристать. Ну хотя бы к той же Австрии, правда до 
сих пор еще оглушенной Ульмом и Аустерлицем, но уже приходящей в себя и 
обладающей к тому же все еще внушительной 340-тысячной армией. По последнему 
докладу озабоченного начальника главного штаба Бертье, к которому стекается вся 
агентурная военная информация, австрийцы уже двинули 80-тысячный авангард в 
Богемию, угрожая путям сообщения великой армии с Францией.

Да и в самой первой империи далеко не все благополучно. Продовольственные бунты 
в Вандее и Нормандии пришлось подавлять силой оружия. А министр полиции Жозеф 
Фуше, этот обтекаемо-скользкий тип с вкрадчивыми манерами сельского кюре и