Васильич падать с седла изволили и нос расшибить, чем родительницу перпужали 
сильно. Так что нам с вами ее строгость надобно блюсти и сломя голову по полям 
да яругам никак не скакать... Хотя, с другой стороны, — раздумчиво и уже, 
видимо, более для себя, чем для воспитанника своего, философски продолжает 
сотник, — как же дитю, прости господи, кавалерийским аллюром овладеть, с коня 
не падучи?..

Денис, по обыкновению пропустив мимо ушей назидательное и незлобивое ворчание 
«дядьки», торопится возвернуть его к прерванному рассказу:

— А Суворов что?..

При этом имени Филипп Михайлович разом приосанивается, повыше вскидывает плечи, 
и на расправленной широкой груди его, затянутой в серый кавказский чекмень, 
ярко вспыхивает под солнцем так хорошо знакомая Денису золотая Очаковская 
медаль в форме креста с закругленными концами и двумя четкими надписями: «За 
службу и храбрость» и «Очаков взят в декабре 1788». В свои пятьдесят лет, 
дослужившись из простых казаков до сотника, он был участником многих походов и 
баталий под водительством таких славных полководцев, как Румянцев, Потемкин, 
Репнин, Салтыков, но из всех любимейшим и наиболее почитаемым для него был и 
остается генерал-аншеф Суворов.

— А Александра Васильич, наш батюшка, — живо откликается «дядька» на вопрос 
Дениса, — завидя этакую тьму басурманскую, что на нас прет со свистом да 
гоготом, не засмущался ни на толику. Шпагою своею сверк. «Богатыри! — кричит 
весело. — Чем неприятеля больше, тем славнее виктория! Турок, помилуй бог, 
расшибется о вашу храбрость. Команды слушать и исполнять резво! Колонны, 
стройся в кареи[3 - Кареи (каре) — построение войск четырехугольником. Внутри 
каре Суворов помещал часть артиллерии и резервы.]. Пушки вовнутрь! Казачки и 
прочая кавалерия — за фрунт! Вам покуда не время... Пальба плутонгами[4 - 
Плутонг — расчетный взвод для производства залповой стрельбы.], в ранжире[5 - В 
ранжире — на своем месте в строю.]! Стрелять цельно[6 - Цельно — прицельно.]! 
Начинай... разом! Так, еще раз, еще — славно! Стрелки, расступись! Пушки в 
дело! Фитили на картечь! Еще, еще, еще!.. Турки в землю, куча мала! Стрелкам — 
атака, барабанам — бой! Коли, круши, бери в полон! Басурман в ретираде, 
кавалерию — в догон!..»

— И тогда... — возбужденный рассказом, восторженно вскрикивает Денис.

— И тады, — столь же разгоряченно вторит ему Ежов, — мы лавою, легкоконные 
строем. А с ними и батюшка ваш, Василий Денисыч, по той поре эскадронный. Сабли 
в небо, пики — вперевес. Турки от нас, мы следом. Они балкою уйти помышляли, а 
мы на них с высоты-то и пали с двух сторон, да тут уж и вдарили!..

— И что?

— Да ничего, — разом убавляет голос Филипп Михайлович, — так вдарили, прости 
господи, что ажник мокро стало... — Он вздыхает и мелко крестит темно-русую 
бороду.

Все суворовские победы Денис уже знает наперечет: и Туртукай, и Кинбурн, и 
Фокшаны, и Рымник, и Измаил... И не только знает, стараньями «дядьки» своего 
Филиппа Михайловича Ежова в любом из этих сражений будто сам побывал...

К дому Денис с «дядькою» подъезжают тихо и степенно.

На просторном парадном крыльце, попыхивая трубкой с длинным прямым чубуком, их 
встречает батюшка Василий Денисович, уже успевший по возвращении из полка 
переменить полковничий мундир на белую, открытую на груди рубаху. Тут же 
появляется, шумя платьем, и матушка Елена Евдокимовна, как всегда, аккуратно и 
тщательно прибранная. Окинув чуть прищуренным взглядом сына и его воспитателя, 
строгим голосом вопрошает:

— Соблюдался ли мой наказ со спокойствием езживать?

— Ну знамо дело, матушка... Памятовали о сем крепко, как же иначе? Упаси нас, 
боже, чтоб ослушаться, — бодро отвечает Филипп Михайлович и смиренно опускает 
свои хитроватые глаза.

Удовлетворенная Елена Евдокимовна уходит.

Василий Денисович опытным кавалерийским оком тотчас же подмечает, что бока 
обеих лошадей в жарких мыльных подпалинах, весело хохочет, и, удостоверившись, 
что удалившаяся супруга их уже не слышит, заговорщически спрашивает «дядьку», 
кивая на сына:

— Как в седле держится мой старший при эдакой-то тихой езде?

— Как влитой! — оживленно откликается Ежов. — Одно слово — казак! Суворовец!..