внимания, проследовать в дом своего племянника графа Хвостова на Крюковом 
канале.

Вопиющая несправедливость, проявленная Павлом I к полководцу, усугубила болезнь 
и окончательно подорвала его силы. В столицу он прибыл, как и предписывалось, 
никем не встреченный и не почтенный, здесь к тому же стало известно, что герою 
Итальянского похода воспрещено являться к императору. И без того худо себя 
чувствовавший граф Александр Васильевич слег у племянника в доме и более не 
поднялся. 6 мая 1800 года он скончался.

Все эти печальные подробности Денис Давыдов узнает позднее от племянников 
Суворова Андрея Горчакова и посредственного стихотворца графа Дмитрия Хвостова, 
от его верного ученика и славного сподвижника князя Петра Ивановича Багратиона, 
который чуть ли не единственный из боевых соратников полководца, презрев все 
высочайшие запреты, приезжал к нему, чтобы отдать последний поклон гению 
русского воинского искусства. И уже на смертном одре сказал ему Александр 
Васильевич Суворов свои провидческие слова, выдохнутые из глубины души с 
последними покидающими его силами: «Помни, князь Петр, война с французами еще 
будет! Помяни мое слово... Берегите Россию...»




«Голова и Ноги»


		...А прихоти твои нельзя нам исполнять;
		Да, между нами ведь признаться,
		Коль ты имеешь право управлять,
		Так мы имеем право спотыкаться
		И можем иногда, споткнувшись —
		как же быть, —
		Твое величество об камень расшибить.

    Д. Давыдов

В марте 1801 года за полторы недели до пасхи Москва узнала о внезапной смерти 
Павла I.

Весть эту в Давыдовский дом на Пречистенке первым принес кучер Ерофей, которого 
матушка Елена Евдокимовна посылала за какой-то надобностью в Охотный ряд. 
Поручения он не исполнил, однако явился не скоро, с лицом 
возбужденно-озабоченным и красным, явно навеселе, и прямо с порогу брякнул:

— Инператор помер! Царствие ему небесное... — и истово перекрестился.

— Как? — вскинулись матушка с батюшкой.

— Оченно просто, преставился — и все тут! Сказывают, народ уже к присяге 
приводют новому государю Лександру Палычу... А в торговом-то ряду что деется, 
прямо-таки чудо. Купцы, те вроде бы как-то опечалились. А два барина, оба 
важные из себя, как о скончании-то царском прослышали, ажник все засветились, 
проздравлять друг дружку кинулись и христосоваться, будто в светлое воскресение.
 Один из барей-то с радости даже кошелек нам бросил: «Выпейте-де, мужички, за 
упокой тирана». Оно, конечно, мы и уважили за упокой-то...

Василий Денисович сразу же поехал по друзьям и знакомым. Весть подтвердилась.

— Может быть, мне теперь к полку отправляться следует? — в нерешительности 
спросил Денис отца.

— Нет, пожалуй, стоит повременить. Пусть-ка все прояснится и образуется, — 
рассудил Василий Денисович. — Судя по началу нового царствования, перемены 
должны быть...

Еще прошлым летом Денис, которому не терпелось на военную службу, совсем было 
собрался в Петербург для окончательного определения в кавалергардский полк, к 
коему он. был приписан, благо и возраст уже тому не препятствовал — ему 
исполнилось 16 лет. И батюшка с матушкою дали на отъезд свое согласие. Но тут 
Василий Денисович вдруг узнал от кого-то из приятелей, что Павел Петрович будто 
бы за какую-то провинность либо служебное небрежение подверг кавалергардов 
жестокому монаршему разносу и отправил полк в полном составе в ссылку, в 
дальние деревни Петербургской губернии. Родители порешили, что начинать службу 
Денису, оказавшись сразу «ссылошным», негоже, надобно обождать, когда горячий, 
но отходчивый император сменит гнев свой к кавалергардам на милость.

Новости, приходящие из северной столицы, по первой поре были утешительными. 
Александр I, объявивший в своем манифесте, что будет править «по законам и по 
сердцу» августейшей бабушки, и вправду, казалось, возвращался к более 
либеральному духу екатерининских времен. К радости поместного дворянства, стало