|
известно, что новый государь снял введенный Павлом I запрет на ввоз в Россию
иностранных товаров и на вывоз за границу русского хлеба. Сразу же было
разрешено вновь свободно получать из-за рубежа книги и ноты. В начале апреля по
повелению Александра Павловича была уничтожена Тайная экспедиция и из
Петропавловской крепости выпущены все затворники — 153 человека.
Из писем родных и знакомых в давыдовском доме уже знали, что монаршая милость
простерлась и на бывших «смоленских заговорщиков»: Александр Михайлович
Каховский, как доподлинно известно, уже вольно прибыл в Петербург, а Алексей
Петрович Ермолов, возвращенный из костромской ссылки, гостит в орловском
родительском имении. Вновь объявился в петербургском высшем свете и Александр
Львович Давыдов. Стало быть, из деревенской глуши в столицу вернулись и
кавалергарды.
— Ну вот теперь можно и ехать, — сказал Денису отец.
Сборы были недолгими. Скоро у крыльца уже стояла матушкина дорожная видавшая
виды кибитка, заложенная тройкою лучших лошадей, с Ерофеем на козлах.
Отец бодрился, но повлажневшие глаза выдавали его печаль и волнение за сына.
— Верю, что служить будешь достойно и фамилии нашей доброй не посрамишь, —
говорил он на прощанье каким-то неестественно звонким голосом. — Всегда памятуй,
что благословил тебя на военное поприще сам великий Суворов... — и порывисто
привлек Дениса к груди.
— Деньгами не сори, — строго и тихо наказывала матушка, передав Денису 400
рублей ассигнациями, — сам знаешь о теперешнем нашем состоянии... И карт, упаси
боже, в руки не бери, — она быстро глянула на Василия Денисовича, — уговор наш
с тобою на сей счет не забывай. И письма пиши, они будут для сердца моего в
разлуке с тобою и радостью и утешением, — вздохнув, заключила она и поцеловала
сына сухими горячими губами.
Москва провожала Дениса заливистым щебетом ласточек, вьющихся над золочеными
маковками церквей, и сладким и печальным запахом увяданья — в просторных
московских городских усадьбах косили траву.
Первой и поистине ошеломляющей для Дениса по приезде в северную столицу явилась
новость о том, что Павел I вовсе и не умер «апоплексическим ударом», как было
извещено в газетах, а лишен жизни насильственно группой заговорщиков, которые
ходят ныне чуть ли не в героях, и среди них полковой командир кавалергардов,
дальний родственник известного полководца Павел Васильевич Голенищев-Кутузов.
— Неужели сие правда? — недоверчиво переспрашивал Денис еще более раздобревшего
с той поры, как они в последний раз виделись, Александра Львовича Давыдова, в
обширной квартире которого, занимавшей весь второй этаж в богатом и
величественном доме графа Самойлова по соседству с Адмиралтейством, он покуда
остановился.
— Да ты что, братец, с луны свалился? — с обычною своею ироничной и ленивой
улыбкой ответствовал кавалергард-ротмистр. — Про то в столице любому лакею
ведомо. Вот уж истинно говорят, что старушка Москва кушает исправно все, что ей
преподносят на газетном блюде. — И он со многими достоверными подробностями
рассказал о событиях, происшедших в Михайловском замке в ту трагическую для
Павла Петровича ночь.
Дениса буквально поразила осведомленность Александра Давыдова, а еще более,
пожалуй, то, что рассказывал он о страшных дворцовых событиях тоном совершенно
спокойным, даже лениво-будничным, словно о деле обыкновенном и не стоящим
особого внимания.
Из разговора с братом выяснилось и то, что с известием о высылке Павлом I
кавалергардского полка из столицы произошла какая-то путаница. Кто-то из
приятелей отца, сообщивший сию новость Василию Денисовичу в Москву, должно быть,
человек статский, ибо каким-то образом принял за кавалергардов действительно
подвергшихся опале и сосланных в петербургские деревни конногвардейцев, имевших
с ними довольно схожую форму...
Денису, разумеется, очень хотелось определиться в полк поскорее. Однако, как
когда-то и предполагала Елена Евдокимовна, серьезным препятствием этому
послужил его малый рост. Дежурный офицер, к которому было Денис заявился для
представления, отказал наотрез:
— И не думай, братец, и не мечтай. Недомеркам в кавалергарды ходу нет. С этим у
нас строго. Будь хоть семи пядей во лбу, а коли ростом не вышел — прощевай!.. И
мало что приписан. Как приписали, так и выпишем... А ты лучше шел бы к великому
князю Константину, он эдаких недорослых да курносых жалует, поскольку сам таков.
..
|
|