Для получения первого офицерского чина в эту пору военное образование было 
вовсе не обязательно. Считалось, что для сего вполне достаточно начальных 
сведений по марсовым наукам, получаемым дома, и, конечно, непременных навыков в 
верховой езде и фехтовании. Куда важнее считалось обучение премудростям 
светским — двум-трем иностранным языкам, изысканным непринужденным манерам, 
музицированию на клавикордах и танцам. Для занятий с детьми дворяне-родители 
брали в дом по обыкновению иностранцев-гувернеров, а по отдельным предметам еще 
и приглашали пришлых учителей «по билетам».

Предпочтение, отдаваемое иноземным наставникам и воспитателям, радушно 
раскрывало двери в дворянские особняки довольно случайному чужестранному люду, 
жаждавшему поживиться на ниве просвещения в России. Среди учителей и гувернеров 
тогда нередко обнаруживались бывшие кучера, отставные барабанщики, а то и того 
хлестче — беглые каторжники либо тронутые умом.

Сам Денис Давыдов о своем домашнем воспитании с ироничною улыбкою так напишет в 
мистифицированной автобиографии, где будет речь о себе вести в третьем лице: 
«Но как тогда учили? Натирали ребят наружным блеском, готовя их для 
удовольствий, а не для пользы общества: учили лепетать по-французски, танцевать,
 рисовать и музыке; тому же учился и Давыдов до 13-летнего возраста. Тут пора 
было подумать и о будущности: он сел на коня, захлопал арапником, полетел со 
стаею гончих собак по мхам и болотам — и тем заключил свое воспитание».

От истины все это было очень недалеко.

Чтение, к которому Денис возымел склонность довольно рано, многих и глубоких 
сведений ему пока тоже не дало, поскольку носило характер случайный и 
беспорядочный.

Батюшка Василий Денисович однажды решил употребить свое родительское влияние на 
книжные склонности сына.

— Поищи-ка в кабинете, друг мой, — посоветовал он, — записки Юлия Кесаря о 
галльской войне, первые части Роленовой истории да мечтания графа де Сакса. 
Думаю, что сии сочинения тебе впору придутся.

Копаясь в книжных кабинетных завалах, где попадались издания и вовсе целые либо 
разрезанные на первых страницах, Денис однажды наткнулся на какой-то трактат, 
который хотя толковал о предметах малопонятных, политических, но писан был 
легким и остроумным слогом. Некоторые возникшие у него при чтении вопросы он 
захотел выяснить у отца и спросил у него за вечерним чаем:

— Батюшка, а что есть свобода и что есть узурпация власти?

— Узурпация власти? — весело поначалу откликнулся Василий Денисович. — Это, 
должно быть, что-то нашей матушки касаемое... — и лихо засмеялся своей остроте.

Потом, однако же, вдруг насторожился:

— А ты откуда эдаких мудреных слов набрался?

— В книге про сие сказано...

— Это в какой же книге? Неси-ка сюды, да и покажи нам, чтобы мы тоже ведали.

Денис принес из кабинета тонкую, невзрачную с виду книжицу Монтескье, тиснутую 
на голубоватой грубой бумаге, полистал, водя пальцем по страницам, и тут же 
внятно и старательно зачел:

— «Если в руках одного и того же лица или учреждения власть законодательная 
соединена с исполнительной — свободы не существует». А вот далее следует и эта 
самая «узурпация власти»...

— Да ну? — искренне удивился Василий Денисович. — Вот и читывал я, помнится, 
сей трактат, однако мест подобных в нем как-то не приметил.

— Вот-вот, — с торжествующей язвительностью поджала губы матушка, — не приметил.
.. А надобно бы примечать! Эдак-то сами в незрелые умы сыновей своих семена 
сомнения да неверия сеем, а потом диву даемся — откуда, мол, крамольники 
берутся?

С сего дня кабинет свой отец стал прикрывать, а книги давал лишь по выбору, 
которые сам до того основательно прочитал и ничего предосудительного в них не 
нашел. Однако ж такие благонравные или слишком серьезные сочинения все чаще 
оказывались не по вкусу Денису. Особенно с той поры, когда по переезде семьи в 
Москву он познакомился с некоторыми воспитанниками благородного пансиона при 
Московском университете, у которых, как оказалось, было особое литературное 
общество «Собрание», со своим уставом, ритуалами, библиотекой и даже