русского корпуса Розенберга и Германа, любезно предоставленного ему Павлом I, 
непременно возжелал, чтобы главнокомандование союзными войсками, действующими в 
Италии, было препоручено славному Суворову, который, как хорошо было ведомо, за 
всю свою жизнь не потерпел ни единого поражения.

В серую и унылую новгородскую деревеньку Кончанское, затерянную за песками, за 
лесами в дальнем безвестии, сломя голову поскакали исполнительные царские 
адъютанты и привлекли хоть и порастрясенного в спешной дороге, но бодрого и 
веселого старого фельдмаршала пред светлые государевы очи.

— Веди войну по-своему, как умеешь, — сказал Павел I ему на прощанье.

И Суворов уехал, окрыленный. Он знал, что свою самую главную нравственную 
викторию над самовластной заносчивостью и венценосным упрямством уже одержал. 
Все остальное для него было проще.

И загремели на весь потрясенный мир, утверждая гордую бессмертную славу 
русского оружия, новые суворовские победы...

Их гулкое раскатистое эхо докатывалось и до Бородина.

Денис Давыдов, которому доходил пятнадцатый год, пожалуй, никогда прежде с 
таким радостным возбуждением и нетерпением не накидывался на московские и 
петербургские газеты, которые в эту пору важнее всех прочих новостей почитали 
сообщения с итальянского военного театра. Имя Суворова звучало на все лады, но 
с неизменным восхищением и восторгом.

Европейскую славу Александра Васильевича поддержал и Павел I. Строки из его 
именного указа, напечатанные крупными литерами, Денис Давыдов сразу с гордостью 
вытвердил наизусть: «...отдавать князю Италийскому, графу Суворову-Рымникскому, 
даже и в присутствии государя, все воинские почести, подобно отдаваемым особе 
его императорского величества».

В благородных порывах Павел Петрович был столь же широк, как и в своем 
сумасбродстве...

28 октября 1799 года высочайшим указом Александру Васильевичу Суворову было 
жаловано звание генералиссимуса всех войск Российских...

Вскорости после семейного совета, на котором было принято окончательное решение 
относительно будущей службы Дениса, Василий Денисович в своем отставном 
бригадирском мундире при всех регалиях отбыл на почтовых в Петербург хлопотать 
об устройстве старшего сына. На сем же совете, видимо, приняв во внимание слова.
 Суворова, которые отец с матушкою почитали чуть ли не пророческими, определили,
 что Евдокиму надобно идти по статской части, для чего намеревались определить 
его в Московский архив Иностранной коллегии юнкером. Благо протекция кое-какая 
для сего имелась.

Отец отсутствовал более трех недель. Домой же вернулся на самое рождество, 
румяный, радостный, с ворохом перевязанных цветными лентами подарков, и чуть ли 
не с порога объявил, довольный, что записал Дениса в кавалергарды.

— В кавалергарды? — с сомнением переспросила матушка. — Эк ты хватил, да ведь 
туда, сказывают, все рослых берут. А наш-то вон, словно шарик катается, — 
ухмыльнулась она ласково.

— Ничего, к шестнадцати-то годам, когда срок подойдет в полк ехать, глядишь, и 
подрастет, вытянется. Время-то, слава богу, еще есть, — успокоительно ответил 
Василий Денисович. — Пока же сынок наш, хотя и к службе приписан, будет 
числиться в отпуску...

Денис был счастлив совершенно. Он уже воочию видел себя в белоснежном нарядном 
колете, в сияющей каске и шелковистом белом, тщательно завитом на висках и 
легко припудренном парике, в каком приезжал недавно в отпуск в Москву старший 
двоюродный его братец кавалергард-ротмистр Александр Львович Давыдов. До чего 
же красив и вальяжен был он в сей великолепной форме! Портили несколько его вид,
 пожалуй, лишь реденькие, должно быть, никак не желавшие расти, неопределенного 
цвета усы да уже чуток выпиравшее из-под тесного колета мягкое и круглое брюшко,
 которое выдавало ленивый нрав и гурманные склонности братца, не знавшего счету 
деньгам.

Так началась для Дениса Давыдова его большая и долгая военная карьера, в 
которой будет все — и быстрые взлеты, и столь же скорые падения, и честолюбивые 
мечты, и горькие разочарования.

Все это будет. А пока же порывистой душой Дениса целиком владело известие о том,
 что его вступление на военную стезю состоялось. В послужном списке, заведенном 
на него по всей форме в кавалергардском полку, событие это уже было отмечено 
краткой официальной записью от 22 декабря 1799 года.