казенных финансов, утешали и успокаивали своего доброго приятеля и давнего 
сослуживца как могли.

— Эти крючкотворы гатчинские, — говорили они, — как захотят, так дело и обернут.
 Много ли мы в канцелярской волоките смыслим — любого коснись... Вон ведь и на 
графа Суворова ныне сии бумажные коршуны налетели. По кляузе прощелыги 
Вронского судное дело учинили и по одному польскому походу произвели начет на 
фельдмаршала в полмиллиона.

Друзья-приятели в один голос советовали Давыдову ехать в Петербург и искать 
защиты у государя. Василий Денисович горячился и тоже твердил, что сумеет 
доказать перед Павлом Петровичем тайный умысел ревизоров, дабы опорочить его, 
боевого командира, и разорить.

Однако матушка Елена Евдокимовна и острым своим умом, и женским чутьем угадала, 
что эта скандальная история произошла уж никак неспроста.

— Это какую ж правду ты сыскать, друг мой сердешный, замыслил в пору, когда 
племянники твои к заговорщикам причислены да в темницы упрятаны? Али не 
понимаешь, что и на тебя гонение по сему же делу произведено?

Отец, понимая, что старшие сыновья уже многое разумеют, счел своим долгом с 
ними объясниться.

— Видя в вас надежду свою и опору и льстя себя верою, что поймете меня, — 
обратился он к ним с мягкою грустью в голосе, — скажу вам одно: перед совестью 
и перед вами я чист. Ежели есть моя вина в сем прискорбном происшествии, то 
проистекает она единственно от недогляда за полковою отчетностью и обыкновения 
моего целиком полагаться в бумажных делах на писарей да интендантов. 
Своекорыстия же моего не ведаю. О сем вы знать и помнить должны, дабы славную 
фамилию Давыдовых носить и впредь с подобающей гордостью и честью.

Эти отцовские слова Денис с Евдокимом запомнили крепко.

Многое в сей истории оставалось для Дениса неясным, тем более что никаких 
подробностей об аресте «смоленских заговорщиков» родители тогда, видимо, не 
знали или из великой и нелишней в ту пору предосторожности не хотели говорить 
сыновьям.

Лишь позднее, уже будучи кавалергардом, Денис узнает от бывшего «главою 
заговора» своего двоюродного брата Александра Михайловича Каховского, 
наказанного с великою строгостью лишением чинов, дворянства и навечным 
заточением в Динамюндскую крепость и помилованного лишь со смертью Павла I, что 
группа офицеров под его водительством имела намерение освободить из 
новгородской ссылки Суворова, а потом, подняв войска именем опального 
фельдмаршала, сделать попытку к перемене правления в России по подобию 
французского. Однако организация их, хотя и была обширною и простиралась, как 
отмечалось на следствии, «от Калуги до литовской границы и от Орла до 
Петербурга», оказалась то ли по доносу, то ли по чьей-либо неосмотрительности 
вскорости раскрытою. Сам Александр Михайлович угодил в крепостной каземат, а 
остальные из более чем 30 арестованных офицеров приговорены были к поселению со 
строгим военным и полицейским надзором. Двоюродный братец Алексей Ермолов 
отправился под охраною в Костромскую губернию и вызволен был оттуда лишь при 
воцарении Александра I.

Причиною же гонения на отца Дениса, как предполагал Александр Михайлович, очень 
сожалевший об участи своего дяди, видимо, послужили слова из признания 
арестованного по делу «смоленского заговора» капитана Кряжева, фигурировавшие 
потом и в обвинительном акте Каховского. Под напором рьяно проводившего 
следствие свирепого генерала Линденера дрогнувший духом капитан показал, что 
«означенный Каховский», задумав военное возмущение, прежде всего «хотел ехать в 
Полтаву, где дядя его, Давыдов, стоял с легкоконным полком и, если б он с 
полком своим не пошел к Суворову, сам бы принял полк и с ним пошел».

Этих слов, где причастность бригадира Василия Денисовича Давыдова к заговору 
отнюдь не доказывалась, а лишь подразумевалась, как с горечью поймет Денис, 
вполне оказалось достаточно для того, чтобы учинить над отцом и безо всякого 
ареста суровую расправу — опорочить, лишить службы и в конце концов разорить...



Распрощавшись с полком, семейство Давыдовых выехало в Москву.

Надобно было спешно улаживать финансовые дела. Одно за другим были проданы 
наиболее обширные и доходные поместья, доставшиеся Василию Денисовичу по 
наследству и полученные в приданое за Еленою Евдокимовной. Лишь одну деревеньку 
Денисовку в Орловской губернии, где прошло его детство, отец оставил за собою. 
Однако ж вырученных денег на то, чтобы разом покрыть Долговой начет, покуда не 
хватало. Да и самим как-никак нужно было жить, тем более что с переездом в 
Белокаменную расходы резко возросли, а на батюшкино жалованье рассчитывать