Конные крестьяне загодя доносили Давыдову о всех перемещениях посланного против 
него французского отряда. Посему уходить от неприятеля, одновременно изматывая 
его, было легко. Лихо меняя маршруты, партизаны по-прежнему перехватывали 
вражеские транспорты и громили шайки мародеров.

23 сентября прибывший по утренней поре курьер из главной квартиры привез 
страшную весть о кончине от жестокой раны, полученной при Бородине, князя Петра 
Ивановича Багратиона.

В неутешной своей горести, которую со слезами на глазах сполна разделили с ним 
все казаки и гусары, Давыдов тут же решил справить по усопшему славному 
полководцу кровавую тризну. В этот момент как раз кстати от одного из 
выставленных при дороге пикетов пришло известие, что неподалеку направлением к 
Городищу движутся две крупные неприятельские колонны. Посадив кавалерию на 
коней, Денис двинул ее в обход. Сам же на этот раз, вскочив в седло, повел за 
собою пехоту, с которой намеревался закрыть врагу вход в деревню, дабы конники 
его успели изготовиться и ударить французам в тыл.

Все удалось как нельзя лучше. Стрелки во главе с Давыдовым встретили 
подходящего неприятеля дружной пальбою со стороны Городища. Французы не 
выдержали напора и покатились к ближайшей роще, примыкающей к реке Угре. 
Партизанская пехота с криками «ура!» погналась следом за ними. Тут подоспел и 
лихой майор Храповицкий с кавалерией. Облетев рощу с другой стороны, он наглухо 
закрыл неприятелю путь к отступлению. Разгоряченные боем и яростным стремлением 
отомстить за смерть Багратиона, партизаны принялись было сечь и колоть всех без 
разбору, но Давыдов, вспомнив неоднократно повторяемые слова князя Петра 
Ивановича о том, что и возмездие неприятелю должно быть великодушным, тут же 
остановил побоище.

Потом в Городище, в маленькой шатровой церкви, каким-то чудом не разграбленной 
мародерами, отпели панихиду по Багратиону, после которой Денис с чувством 
исполненного долга и скорбного умиротворения записал в походном дневнике: 
«Судьба, осчастливя меня особой его благосклонностью, определила мне и то 
счастие, чтобы отдать первую почесть его праху поражением врагов в минуту сего 
горестного известия».

Меж тем неприятельский карательный отряд, как доносили конные мужики, побродив 
попусту меж Вязьмою и Гжатью, объявился в селе Монине и будто бы движется в 
сторону Семлева. Чтобы заставить своих преследователей перемещаться еще резвее, 
Давыдов обратился к Вязьме и устроил на подступах к городу сильную перестрелку. 
Французы, естественно, на рысях помчались сюда. А партизаны тем временем 
преспокойно вышли к только что оставленному неприятельской конницей Монину и 
отхватили здесь весь обоз вражеского отряда, составленный из десяти 
артиллерийских палубов и сорока двух провиантских фур с прикрытием из ста 
двадцати шести конных егерей при одном офицере. Тяжелые французские эскадроны, 
узнав об этой великой дерзости, поспешили от Вязьмы обратно, но Давыдова уже и 
след простыл. Захватив богатую добычу и пленных, он со своими неутомимыми 
партизанами ушел в сторону Андреян.

Здесь 31 сентября произошла встреча с пополнением — с 13-м казачьим полком 
Попова, о котором извещал Коновницын. Полк этот из пяти сотен лихих казаков 
прибыл прямо с Дона и оказался, несмотря на дальний переход, в добром 
устройстве и выправке.

Это было, конечно, великой радостью для Давыдова. Он приободрился и сразу 
перестал опасаться нападения гонявшегося за ним отряда. Наоборот, с такою 
внушительной силою можно было с полною надеждою на успех и самому атаковать 
своих издерганных и умаявшихся преследователей.

3 октября он повел своих партизан в поиск. Долго стоявшее в эту осень тепло 
переменилось зябким северным ветром и обложным тягучим дождем. Однако настрой и 
гусар, и казаков, и пехоты был самый боевой.

Лазутчики донесли о разделении неприятельского отряда надвое. Одна половина его 
замечена была возле селения Крутого, другая же находилась в Лосмине, возле 
Вязьмы. Представлялась возможность разбить отряд по частям.

К месту расположения неприятеля добрались только к ночи. Дождь продолжал все 
так же лить. Партизаны изрядно застыли и промокли.

И все же Давыдов решил повести ночной бой. Посланные вперед охотники-пластуны 
без единого вскрика сняли неприятельские пикеты, упрятавшиеся от дождя и холода 
под шалаши.

Французы выскакивали в панике из теплых мест своего ночлега в большинстве своем 
в одном исподнем и потому хорошо были приметны и в темноте. Их либо разили на 
месте, либо брали в плен. Какая-то часть карателей успела вскочить на коней. Их 
потом гнали, сшибая пальбою и дротиками, версты четыре...