полков Попова 13-го и Кутейникова[35 - По неизвестной причине казачий полк 
Кутейникова к отряду Д. Давыдова так и не прибудет.]».

Дерзкое и успешное действие отряда Дениса Давыдова в тылу Великой армии крайне 
озадачило, если не ошеломило неприятельское командование. О значительных 
потерях, понесенных от «казаков», как с этой поры стали называть французы 
партизан, штабным и свитским генералам пришлось волей-неволей докладывать 
Наполеону. Это известие привело Бонапарта в неистовство.

— Вы понимаете, — кричал он своим приближенным, — что эта акция русских имеет 
не только военное, но и политическое значение? Пруссия и Австрия только и ждут 
моих неудач, чтобы тут же меня предать. Весть о том, что я более не имею 
спокойного тыла, будет им как нельзя кстати!.. Я не боялся и не боюсь сражений, 
но меня страшит этот варварский способ ведения войны, который грозит оставить 
армию без припасов и в конце концов удушить ее.

Коленкур, в числе прочих генералов получивший нагоняй от Наполеона, в эти дни 
уныло констатировал умонастроение своего повелителя: «... Император был очень 
озабочен и начинал, без сомнения, сознавать затруднительность положения, тогда 
как до сих пор он старался скрывать это даже от себя. Ни потери, понесенные в 
бою, ни состояние кавалерии и ничто вообще не беспокоило его в такой мере, как 
это появление казаков в нашем тылу».

Наполеон тут же отдал строгий приказ польскому генералу Сокольницкому, 
руководившему разведывательным бюро при его главном штабе, спешно собрать и 
представить подробные данные о показавшемся ему столь опасным казачьем отряде и 
его предводителе. Через секретных агентов и полевую жандармерию эти данные 
вскорости будут получены и лягут в пылающей Москве на стол Бонапарта. И 
Наполеон не только прочитает и в сердцах запомнит имя гусарского полковника 
Дениса Давыдова, но и познакомится с довольно точным описанием его примет, на 
листе с которыми размашисто начертает свой заочный неукоснительный приговор: 
«При задержании — расстрелять на месте».

Описания Давыдова с тем же грозным императорским повелением будут размножены и 
посланы в полевые штабы всех частей, действующих от Москвы до Смоленска. 
Позднее при взятии Вязьмы сотоварищ брата Евдокима по Кавалергардскому полку 
поручик Павел Киселев среди беспорядочно разбросанных на полу бумаг в одном из 
штабных неприятельских помещений случайно найдет подобный циркуляр, заверенный 
подписью губернатора Смоленской губернии французского генерала Бараге-Дильера, 
и подарит сей весьма примечательный документ Денису Давыдову. Тот, конечно, 
прочитает его и улыбнется про себя: лучшей оценки его поисков во вражеском тылу 
вряд ли можно было и придумать...

Сразу же оценив и прикинув на примере успешных набегов отряда Дениса Давыдова, 
какую страшную взрывчатую силу для врага таит в себе действие на французские 
тылы и коммуникации, Кутузов смело начал отряжать в путь новые партизанские 
партии. На большую дорогу меж Гжатском и Можайском был пущен с крепким 
кавалерийским отрядом генерал Дорохов. К югу от Можайска в гости к неприятелю 
направился полковник Вадбольский с Мариупольским гусарским полком и пятьюстами 
казаков. У Боровска оседлал дороги капитан гвардейской артиллерии Сеславин. Его 
сотоварищ по оружию отставной артиллерийский капитан Фигнер, вооруженный и 
снаряженный генералом Раевским, действовал от Можайска до самых пригородов 
Москвы.

Однако непререкаемый приоритет оставался за Денисом Давыдовым. Все вновь 
посылаемые отряды, как говорится, шли по его следу и по открытому им пути. 
Генерал Ермолов свидетельствовал: «Давыдов, офицер смелый, известный остротою 
ума своего и хорошими весьма стихотворениями, первый в сию войну употреблен был 
партизаном, что впоследствии было примером для многих других...»

О том же самом внушительно и убежденно скажет позднее Лев Толстой, строго, во 
всех деталях изучивший по многим документам и воспоминаниям очевидцев историю 
этой многотрудной для России войны: «Денис Давыдов своим русским чутьем первый 
понял значение этого страшного орудия, которое, не спрашивая правил военного 
искусства, уничтожало французов, и ему принадлежит слава первого шага для 
узаконения этого приема войны».

В эти самые дни Денис Давыдов узнал, что его особой честью намерены почтить и 
французы. От проворных лазутчиков, которых он заимел во множестве, ему стало 
ведомо, что смоленский французский военный губернатор из кавалерийских 
резервных частей, следующих через сей город, составил сильный отряд числом 
более двух тысяч всадников при восьми офицерах и одном штаб-офицере, предписав 
ему очистить от набегов Давыдова пространство между Вязьмою и Гжатью, 
непременно разбить его поисковую партию, а самого казачьего предводителя 
«живого или мертвого привезти в Вязьму». Французы, как сказывали, уже выступили 
в поход и горят желанием расквитаться с партизанами за все свои причиненные ими 
беды.

Встречаться с такою внушительной неприятельской силой лицом к лицу Давыдову, 
конечно, нисколько не улыбалось.