нашем проекте отсутствует стрелок? Я объяснил, что в условиях современной ПВО 
самолет сможет осуществить максимум 2-3 атаки наземных целей. Воздушные бои в 
этих условиях над территорией противника маловероятны. Поэтому наличие стрелка 
неоправданно, вес стрелка целесообразнее направить на точные системы навигации 
и прицеливания. Конкурс есть конкурс, и в процессе его между двумя нашими КБ 
началось утомительное "перетягивание каната". КБ Сухого обещало максимальную 
скорость у земли 900 км/ч, КБ МиГ - 1200. Скорость, как параметр, стала самым 
большим камнем преткновения в наших отношениях с ВВС. К этому времени П. О. 
резко расширил мою самостоятельность - мне было разрешено встречаться с 
заказчиками на самом высоком уровне. А началось это с визита к нам начальника 
30 ЦНИИ АКТ МО генерал-лейтенанта Зелика Ароновича Иоффе, героя войны в Испании.
 В свое время он вместе с Я. В. Смушкевичем организовал там разгром 
итальянского экспедиционного корпуса под Гвадалахарой. Так вот этот З. А. Иоффе 
присутствовал у нас на совещании, в котором участвовали Ю. В. Ивашечкин, И. Е. 
Баславский, начальник отдела боевого применения С. И. Буяновер и я. Сыр-бор 
разгорелся, разумеется, вокруг скорости. У генерала Иоффе было два основных 
вопроса: Во-первых, если одна фирма предлагает 1200 км/ч, почему другая - всего 
900 км/ч? А во-вторых, на недавно прошедших в Белоруссии учениях наземные цели 
поразили только самолеты МиГ-17, в то время как МиГ-21 и Су-7Б эту задачу 
выполнить не смогли. Почему? Классический пример логики наоборот! Я не выдержал 
и спросил: "А может быть дело как раз в том, что МиГ-17 может летать у земли на 
значительно меньших скоростях, чем МиГ-21 и Су-7Б?" Обиженный Иоффе попросил П. 
О. оградить его от неквалифицированных выступлений. Некоторое время спустя в 
наше КБ приехала внушительная делегация сотрудников Генерального Штаба. И снова 
тот же вопрос: скорость полета у земли 1200 км/ч. Несмотря на то, что мы уже 
успели поднатореть в этой борьбе, запаслись достаточным количеством аргументов 
и доводов, отбиваться было трудно. Я начал так: а какая максимальная скорость 
может быть, чтобы летчик сумел обнаружить и распознать с малой высоты 
малоразмерные наземные цели? Оказалось, что 600 км/ч (об этом говорили 
приглашавшиеся нами летчики). Второй мой вопрос касался глубины проникновения 
штурмовика за линию боевого соприкосновения (ЛБС). Было сказано, что она равна 
50 км. Тогда я предложил им: назовите ту зону, где мы можем по условиям боевого 
применения летать на скорости 1200 км/ч. Получилось, что только над своей 
территорией, что при заданном удалении своей взлетной полосы от ЛБС в 200 км 
являлось абсолютным абсурдом (взлетел, разогнался, и тут же тормозить). Если вы 
полагаете, что эти доказательства убедили военных, то ошибаетесь. Вопрос борьбы 
за скорость, а точнее - против нее, вставал еще не раз. 

Дальнейшая судьба 3. А. Иоффе очень примечательна. Умер К. Вершинин, новым 
Главкомом ВВС стал Павел Степанович Кутахов, который отправил 3. Иоффе в 
отставку. Тот приехал наниматься на работу в наше КБ, но просил должность 
начальника отдела. П. Сухой специально под него создал новый отдел боевой 
живучести. И вот здесь 3. Иоффе полностью переменился: с того первого его 
приезда прошло всего полгода, но уже не найти было более горячего сторонника 
самолета Су-25 чем он. Иоффе пришел ко мне и сказал, что он теперь в полном 
моем распоряжении в деле агитации за наш штурмовик, что у него гигантские связи 
во всех учебных заведениях, НИИ и управлениях родами войск Вооруженных сил 
Советского Союза. И действительно, он надевал свой мундир генерал-лейтенанта, и 
двери любых ведомств открывались перед ним с легкостью неимоверной. Так в 
течение двух месяцев мы посетили научно-технический комитет Генерального Штаба, 
ЦНИИ сухопутных войск. Академии им. Фрунзе и Генерального Штаба. Добрались даже 
до Главнокомандующего сухопутными войсками генерала армии Ивана Григорьевича 
Павловского. И. Г. Павловский сразу же оценил концепцию самолета и обещал 
полную поддержку, причем он подчеркнул, что видит этот самолет в составе 
сухопутных войск, а не военно-воздушных сил. В ходе этих посещений случались и 
забавные эпизоды. После доклада в академии им. Фрунзе начальник академии маршал 
танковых войск А. И. Радзиевский спросил меня, в каком звании я был уволен в 
запас. Когда я ответил ему, что мое последнее воинское звание перед 
демобилизацией - "старшина, командир танка Т-34-85", а в настоящее время - 
"инженер лейтенант ИТС запаса", он удивился - разве может лейтенант 
квалифицированно рассуждать о тактике ведения боевых действий? "Это 
определяется не числом звезд на погонах, - парировал я, - а здравым смыслом и 
умением логически мыслить". И. Г. Павловский в ходе нашей встречи разговорился 
и рассказал, как он стал Главкомом сухопутных войск. Он был командующим 
Забайкальским военным округом, когда китайцы захватили остров Даманский. 
Попытки выбить их малыми силами к успеху не привели, и тогда Павловский решил 
нанести массированный удар, но для этого была необходима санкция Москвы. На 
запрос в Генштаб последовал ответ, что надо ждать. Так продолжалось целые 
сутки: ждите, ждите, ждите. А китайцы тем временем подтягивали резервы и 
укреплялись. "И тогда я, - сказал И. Г. Павловский, - вспомнил судьбу 
командующего Белорусским военным округом генерала армии Д. Г. Павлова. Он тоже 
всё ждал приказа из Москвы, но не дождался и потерпел полный разгром от немцев, 
за что его и расстреляли. И тогда я решил не повторять ошибки Павлова, а взять 
всю ответственность на себя. Подтянул "Грады", ударил, освободил Даманский и... 
стал Главкомом". Спустя некоторое время (здесь я забегаю вперед) Павловский 
приехал к нам вместе с заместителем министра обороны маршалом С. Л. Соколовым 
(Соколов после смерти Устинова стал министром обороны, но был снят после 
небезызвестного приземления Руста на Васильевском спуске возле Красной площади).
 Мы повели их в цех, показали сборку агрегатов самолета. Осматривая головную 
часть фюзеляжа, маршал обратил внимание на штанги ПВД, диаметром они примерно