Здесь повторилось: он вспомнил предания, Петра, Кутузова, Бородино, Дрезден и 
освобождение Болгарии, а они остались глухи. Тогда он сменил командира полка 
подполковником Жгиньцовым и тоже велел вынести знамена. 

Знамена вынесли. Со стороны Гогенштейна доносились выстрелы. 

- Клянитесь, что смоете темное пятно! - скомандовал Самсонов. - На колени! 

Они повиновались и, очищаясь от страха, пали на колени перед шитым золотом 
полотнищами, увитыми георгиевской и александровской лентами. Они покорились 
долгу и снова приуготовились умирать. 

Самсонов снял фуражку и перекрестился. Символы прежней жизни вызвали в нем 
горячее чувство утраты. Он распорядился поставить Нарвский и Копорский в резерв 
внизу у подножья холма, тронул повод и, опустив плечи, повернул лошадь. 

Поднявшись на вершину, он грузно слез и, оглядевшись, заметил серую рясу 
военного священника и подозвал батюшку к себе. 

- Здравствуй, святой отец, - сказал Александр Васильевич, - Я хочу спросить вас,
 почему русский человек чаще всего говорит Богу "Я есьмь" только в минуту 
смерти? 

Священник задумался, несколько мгновений смотрел на него острым взглядом, 
нисколько не смущаясь, что перед ним командующий, потом сказал: 

- Не всегда, ваше превосходительство. Я заметил, что во время богослужения в 
боевой обстановке людьми овладевает особое настроение. Истинно верующих молитва 
укрепляет, у них глаза светятся торжеством и радостью. Другие молятся, но, увы, 
не могут достичь успокоения, ибо боятся смерти и молятся лишь о сохранении 
жизни. Они забыли слова молитвы Господней: "Да будет воля твоя!" А большинство 
безучастно. Они верят в предопределение и переносят безропотно самые тяжелые 
испытания. Для них сложена поговорка: "Двум смертям не бывать, а одной не 
миновать". Вы кого имеете в виду - первых, вторых или третьих? Должно быть, 
первых? 

- Нет, святой отец, - возразил Самсонов. - Я имею в виду безропотных. Это они 
прозревают только в час смерти. 

- Они найдут утешение в своей жертве, - ответил священник. - Вы правы. Но кроме 
этого, есть еще одно утешение всем воинам. Вы не бывали на Бородинском поле? 

- Как не бывал! - ответил Самсонов. - все там бывали. 

- Помните, кто основал Спасо-Бородинский монастырь? Вдова генерала Александра 
Алексеевича Тучкова. Он как раз командовал бригадой, сейчас это ваши полки - 
Ревельский и Муромский. Погиб, когда поднимал дрогнувший Ревельский полк. Взял 
знамя и пошел, а французы обрушили на него всю артиллерию. И тела его не могли 
найти. Вдова его, Маргарита Михайловна, вместе со стариком-монахом бродили 
среди тысяч трупов - искали и не нашли... Но она потом осталась навек на 
Бородинском поле, служить памяти павших воинов. Вот наше земное утешение. 

- Вы были в Маньчжурии? - спросил Самсонов, кивнул на ордена Анны и Святого 
Станислава на груди батюшки. 

- Довелось побывать, ваше превосходительство. 

Священник отошел. Александр Васильевич снова вернулся к мысли о тринадцатом 
корпусе, стал спрашивать Мартоса, где же посланный офицер, не случилось ли с 
ним чего? 

Мартос не мог ответить. После отхода нарвцев и копорцев немцы стали наступать и 
от Гогенштейна, окружая корпус справа, и Мартос направил туда свои последние 
резервы, батальон Алексеевского полка, Кременчугский полк с одной батареей и 
даже роту саперного батальона с казачьей полусотней, конвоем штаба шестой 
дивизии. Остался только конвой штаба корпуса. 

- Александр Васильевич, надо немедленно отступать, - сказал Мартос. Еще немного 
- катастрофа. 

- А как же тогда Клюев? - напомнил Самсонов. 

Мартос не ответил. 

- Как твоя семья, Николай Николаевич? - спросил командующий. - Я ничего о тебе 
не знаю. Последний раз мы виделись в Мукдене, а по-настоящему разговаривали в 
Елисаветграде, когда ты приезжал по мобилизационным делам. Тогда мы были 
холосты. 

- Я женат. Три сына, - сказал Мартос. - Надо послать к Клюеву с указанием пути