сердитый голос Филимонова. 

Услышав его, командующий вспомнил, как посылал Филимонова в Белосток и как тот 
привез обратно слова Жилинского, что никому не позволит трусить. 

Несколько часов оба штаба, армейский и корпусной, бездействовали, и в это время 
качались незримые весы, решалась судьба всех этих людей, собравшихся на холме 
перед озерной лощиной, где вдали синел угол озера и чернел лес. Доносился треск 
ружейных выстрелов, стрекот пулеметов, молотьба пушек, сражение еще 
продолжалось; но здесь уже не царила жажда победы. Ждали и глядели на север и 
прислушивались, не идет ли тринадцатый корпус? 

И тринадцатый корпус пошел, только это была насмешка судьбы, потому что это 
были те два полка, Нарвский и Копорский, приданные войскам Мартоса еще раньше, 
а не основные части. Эти два полка, начав наступать, были потрясены сильными 
артиллерийским огнем и побежали. 

- Вот и Клюев! - решил Постовский, глядя на беспорядочное отступление пехоты. 

Его самообман был очевиден. Все молчали, глядя в бинокли. 

Какой-то всадник шел к холму размашистой рысью. 

- Они драпают! - зло вымолвил Постовский и опустил "цейс". 

Всадник был офицером корпусного штаба, капитаном Федорчуковым. Он ловко 
спрыгнул с лошади, блестевшей влажным боком, и вперевалку подбежал к Самсонову 
с рапортом. 

- Остановить! - приказал командующий. 

Ему надо было что-то предпринимать и как раз подвернулись эти два полка, заняв 
все его внимание простой задачей. Остановить, послать офицеров, водворить 
порядок. 

И офицеры были посланы - полковник Вялов, полковник Лебедев, подполковник 
Андогский, есаул Бабков, штабс-капитан Дюсиметьер, поручик Кавернинский - все, 
кто был при нем, кроме двух генералов. 

Гляда на грузного Андогского, Самсонов подумал, что подполковник автор многих 
статей в "Военной энциклопедии", а он его посылает как простого корнета. 

Что-то не то делал Александр Васильевич! 

Он по всем законам должен был оставить Мартоса и немедленно возвращаться к 
руководству армией. Только бросить Мартоса он уже не мог. Дойдя до переднего 
края, Александр Васильевич довел армию до предела и с ней должен был оставаться.
 Уже не военные соображения двигали им, а предчувствия и старые традиции - 
Цорндорф, Смоленск, необходимость лечь костьми. 

Самсонов отошел с Мартосом в сторону, в мелкий березняк, откуда выскочил, 
застегивая штаны, чубатый конвойный. 

- У, засранцы! - выругался Мартос. - Печенеги! 

- Ты хорошо дрался, Николай Николаевич, - сказал Самсонов. - Почему я 
упорствовал, гнал тебя без тылов, без хлеба? Немцы возле Парижа. Мы должны 
отвлечь их. Все меня подталкивают. Яков Григорьевич подталкивает, Ставка 
подталкивает. Я доказываю, что нельзя так гнать войска, а меня слушать не хотят.
 

- Люди выдыхаются! - вымолвил Мартос. - А они думают, что все солдаты 
толстовские Платоны Каратаевы?.. Спасать Францию! - воскликнул он и, ударив 
рукой по ветке, сделал несколько быстрых шагов вперед и натолкнулся еще на 
одного нижнего чина, сидевшего за кустом в позе орла. 

- Ой! - сказал нижний чин, выпучившись на генерала. 

Мартос отвернулся, пошел обратно. 

- Спасать Францию! - крикнул он Самсонову. - Надо было послать их к чертовой 
матери! А то ради нее Яков Григорьевич не жалеет тебя, ты - меня, и все мы - на 
убой! - Мартос снова ударил руками по воздуху. - На убой! 

Командир корпуса выходил за рамки, и Александр Васильевич сказал: 

- Мы выполняем долг. 

- Пусть долг, - согласился Мартос. - Но почему еще вчера Постовский гнал меня 
на Алленштейн, хотя корпус уже повернул в противоположном направлении? Почему