Николай Николаевич, волнуясь, стал докладывать боевую обстановку, и радующую, и 
тревожащую, но Самсонов остановил его. 

- Это что? - спросил он, показывая на пленных. 

- Это ихняя атака, - ответил Мартос. 

Самсонов качнулся в седле, подъехал вплотную к Николаю Николаевичу и обнял его. 


- Только вы один нас спасаете, - вымолвил он, поразив Николая Николаевича 
возлагаемой на него надеждой. 

- А новые резервы? - спросил Мартос, - неужели их нет? 

- Резервов нет, - сказал Самсонов. - Только что я получил известие от 
Благовещенского. Он в беспорядке отступил за Ортельсбург. Я приказал ему 
удерживать район Ортельсбурга, но надежда маленькая. Про Артамонов нечего 
повторять. Я его отрешил. Судьба армии решится здесь, у тебя, Николай 
Николаевич. 

- Эх, Александр Васильевич! - воскликнул Мартос. - Да что же вы мне говорите 
такое? У меня сердце кровью обливается от горя! Вам бы раньше повернуть меня и 
Клюева, мы бы не допустили беды у Леонида Константиновича. 

Он назвал Артамонова по имени-отчеству, будто не захотел осуждать его, не 
захотел сводить лишь к одному виновнику, зная, что на деле так никогда не 
бывает, а только потом находятся сочинители истории и врут как удобно 
вышестоящему начальству. 

- Да, - согласился командующий. - Рооп и Любомиров извещали нас о скоплении 
немцев против Артамонова, я докладывал Жилинскому. Мне платить за разбитые 
горшки! 

Он опустил голову и отъехал от Николая Николаевича очень опечаленный. 

Мартос сильно потянул повод, резко повернул лошадь и, обгоняя Самсонова, 
взъехал на вершину. Теперь ему было ясно: надо немедленно отходить. Он бил 
германцев у Орлау, Гогенштейна, Ваплица, не отдал одного боя - и должен 
отступить? 

Да, надо было сохранить корпус, а потом, Бог даст, еще не один бой возьмет со 
своим славным пятнадцатым. 

Когда поднялся командующий, Николай Николаевич без околичностей потребовал 
приказа на отступление. 

Самсонов не ответил. Постовский стал горячиться, говорить о победе, которая еще 
может быть достигнута с походом тринадцатого корпуса. 

- Отступать будет трудно, - вымолвил наконец Самсонов и в памяти всплыло узкое 
дефиле у Шведриха и проход не шире двух саженей по плотине на перешейке между 
озерами. 

Мы израсходовали все резервы, - сказал Мартос. - Корпус ведет бои уже третий 
день. Не сомневаюсь, тринадцатый корпус после шестидесятиверстного перехода из 
Алленштейна будет крайне утомлен. 

- Вы пессимистично настроены, - заметил Постовский. 

- Я?! - воскликнул Мартос. - Вы упрекаете меня? Вы что, забыли, как вчера утром 
с вами разговаривал полковник Панаш и просил от моего имени ради успеха всего 
срочно повернуть Клюева вместо движения на Алленштейн на присоединение к моему 
корпусу? Вы забыли свой ответ? А сейчас пеняете мне? Не могу принять ваш упрек, 
Петр Иванович! Не могу! Как ни горько, а надо отступать. Иначе - катастрофа. 

- А тринадцатый бросить на произвол судьбы, так по-вашему, Николай Николаевич? 
- язвительно спросил Постовский. 

Самсонов молчал. Ему нечего было сказать, ибо он тоже вчера правда, еще не зная 
об отступлении Артамонова, приказывал Мартосу на сегодня двинуться к 
Алленштейну на соединение с тринадцатым корпусом, но Мартос уперся и, мотивируя,
 что неприятель непрерывно усиливается и что части корпуса ведут жаркий бой, 
отказался выполнять приказание, даже предложил сдать командование корпусом. 

Но вчера - это вчера; вчера Александр Васильевич еще был во главе победоносной 
армии, а нынче она накануне краха. 

- Вышлите навстречу Клюеву офицера связи, - произнес за спиной Самсонова